Послание Геркулеса
Шрифт:
– Понятия, для которых у нас нет эквивалентов?
– предположил Гарри.
– Может быть, - усмехнулся Уиллер. Темнело; еду вынесли на веранду и сели при настольной лампе.
– Насколько они нас опередили, если могут делать такое, как мы видели? И найдется ли у нас что-нибудь общее?
– Мы уже знаем, - заметил Гарри, - что математика, геометрия у нас общая.
– Конечно, - нетерпеливо отмахнулся Уиллер.
– Как может быть иначе? Нет, я думаю об их философии, об этических стандартах. Меня заинтересовал ващ рассказ о страхах Харли насчет содержания передачи.
–
– Может, вы правы насчет этих ребят из безопасности.
– Налив себе пива, он решительно осушил кружку.
– Но я боюсь, он не о том беспокоится. Не так я боюсь технологии, которую мы можем обнаружить, как яда иного рода.
– Культурные ценности…
– Вот именно. И допущения, которое мы можем сделать: что раз они настолько нас старше, то у них есть монополия на истину.
Римфорд поглядел в стекло на угасающий свет.
– Знаете, - сказал он, - до сигнала с Геркулеса я считал, что мы одиноки. Меня убеждал парадокс Ферми. Будь в галактике жизнь, она не могла бы не наполнить небо сигналами. Если бы другие цивилизации существовали, то было бы свидетельство их существования.
Уиллер подцепил вилкой последний кусок бифштекса, рассмотрел его в свете лампы и доел.
– Как-то ночью ехал я через Роанок, - продолжал Уиллер, - и мне стукнуло в голову, почему может не быть такого свидетельства.
– Разговаривая, он жевал печеную картошку.
– Есть ли корреляция между интеллектом и сочувствием?
– Есть, - ответил Гарри.
– Нет, - сказал Уиллер.
– Если и есть, то отрицательная.
– Я так и думал, что консенсуса не получится.
– Римфорд развел руками в сторону неба.
– Я бы согласился с Питом.
– А к чему это вы?
– спросил Гарри.
– Любое общество, у которого хватит ума пережить ранний технологический период, должно заключить, что даже знание о том, что оно существует, произведет на возникающую культуру разрушительное действие. Ведь мы до этого додумались? Это же оказывается главным выводом «Звездного пути». Кто знает, что может сделать знание, например, с религиозными основами общества?
– Мысль известная, - сказал Уиллер.
– Но вы предполагаете, что мы сейчас слышим сообщение от некоей культуры, активно злонамеренной. Она радуется, что разрушает общества, которые никогда не видела. И не увидит.
– Это может восприниматься как религиозный долг, - сказал Римфорд несколько ехидно.
Уиллер кивнул, не попадаясь на крючок.
– Меня бы это не удивило.
– Есть объяснение получше, - предложил Гарри.
– Старая мудрость: никогда не приписывай злонамеренности то, что легко объяснить глупостью.
– Кретины, обладающие технологией своих гениальных предков, - заключил Римфорд.
– Вот это действительно интересная мысль.
Он разлил пиво по кружкам и уставился на лес за окном.
– Но есть одна вещь, которую мы должны учесть. Мы знаем, что передатчик в Геркулесе - продукт невероятно сложной технологии. Что случится с нами, если мы технологические знания миллионов лет получим за одну ночь?
– Лицо его не было видно в тени.
– Пит говорил о философских проблемах, которые могут возникнуть. Вот вариант: в конце девятнадцатого столетия некоторые физики утверждали, что в их науке уже нечего открывать. С их точки зрения, осталось только кое-что домерить и занести в каталог. Весьма интересная концепция, и недавно она вновь выявилась. Конец науки. Прорыв к Общей Теории Всего, и дальше уже делать нечего. И что будет с нами, со всеми нами, если это вдруг произойдет? Если нам вдруг просто расскажут, как все устроено, и нам нечего будет больше делать?
Гарри нашел себе раскладной стул и блаженствовал в нем, поставив пиво рядом на стол.
– Большинства людей это просто не коснется, Бейнс. В основном мы хотим спокойно выплачивать кредит и смотреть телевизор. И только горстка смутьянов будет поднимать шум, потому что больше не нужны будут суперколлайдеры.
Римфорд хмыкнул и посмотрел на часы.
– Может быть, мы на пороге открытия истинной природы времени. Только мы его не откроем. Нам все объяснят алтейцы.
– Он покачал головой.
– Я думаю, что эти паразиты, если такое сделают, очень злобные. И трудно поверить, что они не будут ведать, что творят.
– Может быть, - сказал Уиллер, - в такой вечер имеет смысл поискать другой предмет для размышлений? Например, сыграть в бридж?
– Хорошо бы, - вздохнул Римфорд, - но я сегодня договорился на интервью. Эн-би-си собирает несколько человек поговорить о передаче. В студии где-то в округе Колумбия.
– Следи, что говорить будешь, - напомнил Уиллер.
– А ты как, Гарри?
Гарри последнее время не любил вечера пятницы, и перспектива безболезненно провести один из них казалась привлекательной.
– А мы найдем еще двоих?
– Я знаю, где можно набрать полный стол, - ответил Уиллер.
– В аббатстве всегда найдется пара ребят, готовых сыграть.
Преподобный Рене Сандерленд, отец-настоятель, играя против трех без козырей, удивил Гарри в самом начале вечера, сбросив на открывающий ход туза треф. Почти сразу же, перехватив ход бубновым королем, Сандерленд поймал даму и десятку треф Гарри на короля и валета своего партнера, передавая ему ход для розыгрыша длинной трефы. Без трех. Гарри оглянулся посмотреть, нет ли у него за спиной зеркала.
И это было только начало.
– Они смухлевали, - пожаловался Гарри Питу Уиллеру во время перерыва на кофе с булочками.
– Он никак не мог этого знать, они семафорили. Он сделал с полдюжины таких ходов, которые нельзя было сделать, не зная расклада.
Уиллер и Гарри уже отстали на семь тысяч очков.
– Если бы здесь был доминиканский монастырь, - ответил Уиллер, - ты бы еще мог быть прав. Послушай, Гарри: Рене очень хорошо играет. И совершенно не важно, с каким партнером. Бывало, что напротив сидел я, и он действовал точно так же. Он всегда играет так, будто все карты видит насквозь.