Послание к коринфянам
Шрифт:
– Хорошо. Я просто уверен, что господин Сфорца потащит его в Европу, и хочу прикрыть заранее. Универсальный агент все же вызовет меньше желания морочить голову, чем бедный террановский сирота.
– Да. Только обкатайте с ним это сначала. Или напомните мне.
– Лучше вам. Моими трудами он, боюсь... просто поверит в то, что все так и было.
Мистер Флюэллен смеется.
– Он поверит в любом случае, к сожалению. Программа-минимум - чтобы он продолжал верить эти два-три дня и перестал потом.
Тогда нужно придумать что-то другое. Нет ни малейшего желания ставить очередной эксперимент над молодым человеком, особенно,
– Какой бы мог быть коллега... если бы не эта вот способность поверить во все сказанное. Представьте себе его на месте Андерса. Полгода мы честно отправляем информацию, готовимся к убийству... потом постепенно забываем, кто, откуда и чего хотели. И становимся кем? Добропорядочным сотрудником службы безопасности. Со всеми втекающими и вытекающими...
– Да. И бывшее начальство при попытке активировать агента получает... в лучшем случае пулю в брюхо, а в худшем - системный провал по всей линии.
– Вот именно.
– Здесь иногда бывает весело... нет, здесь всегда весело и интересно, и есть о чем говорить, вот только не казалось бы еще, что кусок стекла проглотил.
– Господин Щербина...
– Максим.
– Многофамильный пленник, в отличие от урожденных романцев и толедцев, почти способен выговорить "щ", но получается у него это не без труда. Впрочем, у Васкеса выходит и вовсе "эче"...
– Хорошо, Максим, простите за неудобный вопрос - а не лучше ли нам работать по видеосвязи? Конечно, возни с обеспечением безопасности будет больше - но может быть это стоит того.
Oops, как говорит Джастина. И не простой oops, а мегаупс. Или тераупс. Сколько упсов в одном тераупсе? Дофига и еще немножко.
Это такая неделя, это просто такая неделя.
Довыеживался, довыступался. Позор самого себя - позором семьи, университета и прочего я уже был, а вот на этой неделе... и уже второй раз. Профессионал, вырезано цензурой. Специалист.
– Извините, пожалуйста, мистер Флюэллен. Это было крайне глупо с моей стороны.
– Я, кажется, неудачно выразился, - морщится начальник аналитического отдела. Вот сейчас он выглядит на те сорок три-сорок пять, что у него по биометрии прописаны, а не на десять лет моложе, как обычно...
– Это не намек, это честный вопрос. Я не уверен, но мне кажется - и казалось с самого начала - что мое присутствие вызывает у вас жестокое неудобство, которое вы очень тщательно скрываете... и тратите на это силы.
Надо объяснить, надо как-то объяснить...
– Ну, во-первых, видео не поможет. Нам тогда уж придется устроить внутренний чат, - улыбается Максим.
– Понимаете, я не какой-нибудь там... экстрасенс и прочий обитатель фантастических романов. Я просто довольно четко воспринимаю невербальную информацию. Микромимика, пластика, запахи. Я могу и отключать - но без этого мне крайне неудобно понимать. Знаете анекдот про летучую мышь в плеере?
– Нет, но представить просто. Будет врезаться во все. Понятно, прошу прощения. Ладно, нужно будет что-нибудь придумать... Пластика, вы
Если напарник попробует ее регулировать, я, пожалуй, не переживу. Он и так двигается, предельно экономя каждое движение и ухитряясь застывать в совершенно противоестественных позах. Этакая "восковая гибкость" без прочих признаков кататонии...
– Во-вторых... мне крайне неловко, что я как-то дал вам уловить свой дискомфорт. Это только мое личное дело и вы не должны об этом думать.
– А я, конь педальный, не должен, не имею права этого вообще никак выказывать. Даже в мыслях, потому что он, кажется, тоже довольно восприимчив, а любая мысль проступает в физических реакциях. Принцип полиграфа.
– Ну и... мне очень жаль, что я не понимаю, как вам помочь.
– Вы не давали мне понять, - поправляет хозяин, - Я догадался. Вы уже должны знать, что это разные вещи. А помогать тут нечему. И не нужно. Наверное, мне не стоило вообще заводить этот разговор.
– Извините, я лезу не в свое дело - но я умею конвертировать то, что воспринимаю, на нормальный человеческий язык. Мистер Флюэллен, но как это может быть - не нужно?
Этого не требуют, не могут, не имеют права требовать никакие правила... Организацию, которая вменила бы такое в обязанность, надлежит приравнять к бешеной собаке и обращаться соответственно. А мы оставили от организации добрую половину. В обоих смыслах добрую. Всех, кто не имел отношения к зимней попытке мятежа и не одобрял ее. Минус примерно 10% "щепок", неизбежных при рубке леса. Отвал, конечно, великоват - а не заставь меня Сфорца переделать план от основанья, был бы втрое больше. Так, я опять отвлекаюсь... еще пара промахов - и пора писать заявление об увольнении. По причине тотальной профнепригодности.
Начальник аналитического отдела встает, закидывает руки за голову, хрустит суставами.
– Представьте себе, что вы забивали гвоздь и угодили себе по пальцам молотком. Ощущения будут не из приятных, правда? А теперь представьте себе, что вы сделали то же самое - и ничего не произошло. Что вас обеспокоит больше? Конечно, я чувствую себя не лучшим образом. Но в моем положении это естественно.
Нет, то был не упс, а тем более не мегаупс. Грешите склонностью к преувеличениям, господин заместитель по внешней безопасности? Грешите, несомненно. Мегаупс - вот сейчас. Хорошо, что я сижу. Хорошо, что на сохранение выражения лица уходит столько же сил, сколько на тренировках по допросам с пристрастием. Больше уже некуда, и больше, наверное, не надо. Но этот предел я держу, проверено. Дышим-ровно-читаем-про-себя. Люблю грозу в начале мая, когда весенний первый гром так засандалит по сараю, что и не соберешь потом...
Это просто такая неделя.
– Но... я после удара сунул бы пальцы под воду. И принял бы обезболивающее.
Мне вовремя объяснили и доказали на практике, что непоколебимой стойкости, если за дело берется мастер, нет. Точнее, тебе может повезти - раньше умрешь, раньше потеряют терпение, продержишься дольше, чем позволяет ситуация, но полагаться на везение нельзя. Поэтому мы или принимаем меры заранее, или выдаем информацию. При самом неудачном стечении обстоятельств я мог бы сдать всех нынешних коллег. И, будучи после этого принужден влачить свое бренное существование, как тот поезд - тело героини классического романа, - спрятался бы в любые средства, позволяющие забыть все, что влечет за собой такое поражение. В любых дозах.