Чтение онлайн

на главную

Жанры

Шрифт:

ДВА СТИХОТВОРЕНИЯ

I. «Что, молодой исследователь мой, глаза устали? Хочется домой?..»

Что, молодой исследователь мой, глаза устали? Хочется домой?Так хороша! И доставалась даром. Предполагалось, чтобыла долга:верховья Волги, светлые снега, и грустные прогулкипо бульварам,и лыко – в строку, даже смерть – в строку. Остаток спирта,горстка табаку,и влажные возлюбленные очи. А что распродаваласьс молотка —должно быть потому, что коротка, куда корочепетербургской ночина островах, в июне. Вещество дыхания не весит ничего.Я был паяц, но преклонить колено умел, как взрослый.Шёпотом, шутя,скажу тебе, безусое дитя: бумага – прах, а музыка нетленнаи
царствует, не чувствуя вины. Одна беда – чернила холодны,
и видишь, выбегая из больницы, – она уже уходит, будто ейне нужно больше жалости твоей. Не обернётся и не повторится.

II. «По смерти, исхудал и невесом, бомбейский грешник станет смуглым псом…»

По смерти, исхудал и невесом, бомбейский грешник станетсмуглым псом,а праведнику – перевоплотиться в парнад рассветной заводью, в туман,вздох детский, недописанный роман, в щепотку пыли,то есть единицухранения. Пылающим кустом светясь,услышишь осторожный стонтех беглецов и их ночные речи, в корнях запутавшись,в пустынных временах,и усмехнёшься: грядка, пастернак, не заводи архива,человече.Не рифмовать – ночную землю рыть. Не обернуться,и не повторитьсчиталки жалкой, если тем же рейсом взлетят твои бумагив тот же путь.Закашлявшись, хватаешься за грудь и хрипло шепчешь —кирие элейсон.Нет, не буддист, но и тебя, сверчка, в бараний рогзапечная тоскагнёт, голосит, бесплатным поит ядом. За всё про всё —один противовес,сагиб необитаемых небес, чернильных, хрупких,дышащих на ладан.

«Если бы я умел, глухарь, непременно вздохнул бы и распахнул окно…»

Если бы я умел, глухарь, непременно вздохнул быи распахнул окно,чтобы лучше услышать июльский дождь. Знаю-знаю, его октавыслишком просты для знатока, слишком однообразны, ноя и сам незамысловатей прочих, какие уж там забавы —не сложнее дождя, что идет на убыль, не лакомее обед,чем у рублёвой шлюхи. Любой человек удручён,полусчастлив, вечен.Множество есть у него пристанищ – а ежели дома нет,наживное, как говорится, дело, ножевое. Зябнут твои плечинеприкрытые, зеркало светится, на поверку ещё кривей,чем казалось вечером, простыни тяжелы сырые,и под окнами в пять утра женский голос: «Матвей, Матвей!»И секундой позже мужской, тоже отчаянный крик: «Мария!»

«От первой зимы до последней зимы…»

От первой зимы до последней зимы то злимся,то спим, то юродствуем мы,и дарятся нам безоткатные сныот первой войны до последней войны,пригубишь ли, выпьешь, допьёшь ли до дна —восходит звезда, утекает она,начало любви. Середина. Конец.Кто отчим твой, старче, и кто твой отец?

«Перегори, покайся, помолчи, когда в двоякодышащей ночи…»

Перегори, покайся, помолчи, когда в двоякодышащей ночи,похожей на любовную записку, перебираешь чётки тех времён,где тёмных граждан юный фараон учил молитьсясолнечному дискуЕщё Эсхил Шекспиру не писал, и подымался к жарким небесамот жертвенников запах керосина. Заветный лучв восторге обнимать.Сгубить жену, но чтить царицу-мать, и казнь принятьот собственного сына.Где дочери? Где внуки? Где отцы? Идут ко дну матёрые пловцыво времени, музыка роговая – не роковая – щурится на бликзари, и твой убыток невелик. Быть, изгибаться. Улочка кривая,язык развалин, бедности, беды, двурогой жизни. Старыесады спят молча, не испытывая страсти. И снова просишь,но уже на томнаречии, в котором Эхнатон не разбирался: погоди, не гасни.

«Смеётся, дразнится, шустрит, к закату клонится…»

Смеётся, дразнится, шустрит, к закату клонится,бьёт крыльями, шумит, и жалуется, что скучно.Кто ты у нас – капустница? Лимонница?Так суетлива, так прекраснодушна.Лет восемьдесят назад в растраве питерскойтебя, летающую по будущим могилам,узнав навскидку из окна кондитерской,воспели б Осип с Михаилом,они воскликнули б: «О Господи, жива ещё,не верящая молоту и плугу!» —и, поперхнувшись чаем остывающим,взглянули
бы в глаза друг другу.
Чем долго мучиться и роговицу заволакиватьбалтийской влагой, ты обучишь сынасвоих сестёр, как бабочек, оплакивать,и превращать окраины в руины —там диамант фальшив, как песня пьяного,и царствуют старухи-домоседки —кочевница моя, заплаканный каштановыйсвет, спящий на октябрьской ветке.

«Взмолится дева, художник нахмурится, лебедь заменит на демона…»

Взмолится дева, художник нахмурится, лебедь заменитна демона —и побредёт привокзальною улицей – где я, откуда, зачем она?Как же изогнуто небо родимое, как коротканесравненная повесть!Как же запутаны неисповедимые тропы Господние, то естьтак исковерканы, так измочалены – страшно,полого ли, круто —здравствуй, подвинься, начальник печальный —и засыпаешь, как будток свежей болячке, ночью молочной, вдруг прижимаешьс надеждой особойлист подорожника с дачной обочины – дикорастущий,нетрудоспособный.

«Прятки, салки да третий лишний. Есть о чём ещё погадать…»

А. Ц.

Прятки, салки да третий лишний. Есть о чём ещё погадатьтем, кто ставил на промысел вышний, на господнюю благодать,так одни, страстотерпцы пламенные, хлещут каменное вино,а другим достаётся анима, словно выигрыш в домино —словно приз дворовый и проигрыш – штукатурка, липы, стаканбелой головки. Ничем не покроешь эту участь, пыльный накалсорокасвечовый. А время ёмкое пузырится, шипит, сулятопот конский да путь с котомкою. Что случилось с тобой,земля,отчего ты сыра и так негостеприимна? Скупа, гола.Ах, любила – только не всякого. Не жалела, не берегла.

«В молодости – летать, лепетать, в зрелости – трезво судить, но зато уж потом…»

В молодости – летать, лепетать, в зрелости – трезво судить,но зато уж потомлегче лёгкого – ни хлопот, ни любви обидной, ни выхлопногогаза из труб разбегающейся вселенной. Бомж из Лютециипод мостомАлександра Третьего, зная об этом, потирает небритую щёку,и снованаполняет бумажный стакан приемлемым,пусть и кисловатым, виномиз картонной коробки. Лей, не жалей, заводи приёмник,дыши свободно,если даже и хрипло. Гулять, так с музыкой.За моим квадратным окномамериканский закат, октябрь, такой же глубокий, как где угодно,и такая элегия старомодная складывается помимо любойволи, помимо кармина, злата и пурпура, первого —безголосого, робкогоно всевластного – логоса. Пробормотать одышливо:«Господь с тобой».Не подводи. Я ещё хочу дремать на ходу, клюкоюнащупывая свою тропкусреди вековых осин, в криводушной, бескровной, пустой стороне,которой я был обязан не так уж многим, но тем не менее,где отрывистая музыка, словно слепому, отчётливо снилась мне,кажется – клавесин, тонконогий, высокоголосый сынВозрождения.

«Утром воскресным, под звон крутобёдрых колоколов…»

Утром воскресным, под звон крутобёдрых колоколов,доносящийся с привокзальной площади, выйти глотнутьсвежего воздуха на балкон, и поёжиться, ни правильных словне находя, ни возгласа. Пасмурно в нашей провинции,хорошо бы в путьк ясновельможным краям, где остроколючий каштани грецкий орехв тёмно-зелёной шкурке падают, катятся,колотясь о щербатый гранитмостовых. День, туманный и влажный, саднит,как неотпущенный грех.Ранит, оставит, пригубит, выпьет до дна,без особой горечи побранит.Прекращают любые колокола свой возмущённый гул,да и я притих,я, подёнщик (или подёнка), наизусть не помня молитвы,словно один из нас,собираю рябину и терпкие райские яблочки в сквериках,с городскихбеззащитных деревьев, пока ещё не стемнело. Который час?Значит, близится вечер, следует выпить чаюс вишнёвым вареньем, прилечьна диван, не раздеваясь, и закурить, и смахнуть с ресницосеннюю паутину, продолжив листать учебник «Родная речь»для говорящих бобров, бессловесной плотвы и невеликих,но певчих птиц.
Поделиться:
Популярные книги

Возвышение Меркурия. Книга 2

Кронос Александр
2. Меркурий
Фантастика:
фэнтези
5.00
рейтинг книги
Возвышение Меркурия. Книга 2

Безымянный раб

Зыков Виталий Валерьевич
1. Дорога домой
Фантастика:
фэнтези
9.31
рейтинг книги
Безымянный раб

Волк 4: Лихие 90-е

Киров Никита
4. Волков
Фантастика:
попаданцы
альтернативная история
5.00
рейтинг книги
Волк 4: Лихие 90-е

Кремлевские звезды

Ромов Дмитрий
6. Цеховик
Фантастика:
попаданцы
альтернативная история
5.00
рейтинг книги
Кремлевские звезды

Газлайтер. Том 4

Володин Григорий
4. История Телепата
Фантастика:
попаданцы
альтернативная история
аниме
5.00
рейтинг книги
Газлайтер. Том 4

Восход. Солнцев. Книга VIII

Скабер Артемий
8. Голос Бога
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Восход. Солнцев. Книга VIII

Кровь и Пламя

Михайлов Дем Алексеевич
7. Изгой
Фантастика:
фэнтези
8.95
рейтинг книги
Кровь и Пламя

Объединитель

Астахов Евгений Евгеньевич
8. Сопряжение
Фантастика:
боевая фантастика
постапокалипсис
рпг
5.00
рейтинг книги
Объединитель

Комбинация

Ланцов Михаил Алексеевич
2. Сын Петра
Фантастика:
попаданцы
альтернативная история
5.00
рейтинг книги
Комбинация

На границе империй. Том 7. Часть 2

INDIGO
8. Фортуна дама переменчивая
Фантастика:
космическая фантастика
попаданцы
6.13
рейтинг книги
На границе империй. Том 7. Часть 2

Дайте поспать!

Матисов Павел
1. Вечный Сон
Фантастика:
юмористическое фэнтези
постапокалипсис
рпг
5.00
рейтинг книги
Дайте поспать!

Бальмануг. Студентка

Лашина Полина
2. Мир Десяти
Любовные романы:
любовно-фантастические романы
5.00
рейтинг книги
Бальмануг. Студентка

Довлатов. Сонный лекарь

Голд Джон
1. Не вывожу
Фантастика:
альтернативная история
аниме
5.00
рейтинг книги
Довлатов. Сонный лекарь

Мастер Разума VII

Кронос Александр
7. Мастер Разума
Фантастика:
боевая фантастика
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Мастер Разума VII