Посланник смерти
Шрифт:
– Меня несколько смущает выражение «графическое изображение», – сказал Михаил, водя пальцем по тексту. – Если следовать нашему толкованию буквально, то глубинная суть этого вещества изображена на самом коврике. Или я не так что-то понял?
– Да нет, вроде все так.
Мы посмотрели друг на друга и, не сговариваясь, принялись отыскивать среди разложенных на столе бумаг ксерокопию с фотографии коврика. Найдя ее, мы вперились в нее глазами, пытаясь понять, что же на нем изображено.
– Предположим на минутку, – рассуждал я, – что вся хитрость данной графической головоломки каким-то образом зашифрована в количестве черных шариков, находящихся на колечках, расположенных вокруг центрального пятна. Подсчитаем для интереса, сколько же их на каждом таком колечке? Итак, на первом от центра их только два. На втором – восемь. На третьем – восемнадцать.
Я записал эти цифры и повернулся к Михаилу:
– Миш, а Миш, тебе, случайно, ни о чем не говорит такая числовая последовательность: 2, 8, 18, 32, 24, 8, 2?
– Почти симметрично получилось, – проговорил он. – Вот только 24 здесь не к месту, по идее, должно быть 18. Ты, Сань, позвони лучше кому-нибудь из своих старых друзей по институту, кто-то из них наверняка работает по специальности.
– Неплохая идея, – согласился я. – Был же у меня приятель в Курчатовском институте. Он и сейчас, кажется, большая шишка в Минсредмаше.
– Вот и позвони ему, не откладывая дело в долгий ящик, – подтолкнул меня под локоть Михаил.
Я вышел в коридор и набрал номер Кудрявцева. Трубку взял он сам.
– Жень, ты? Привет! Косарев беспокоит. Ты еще не спишь?
– Не-а, – отвечал тот, явно что-то жуя, – недавно с работы пришел, ужинаю.
– Я тебя долго не задержу. Ответь мне, пожалуйста, на один вопрос. Говорит ли тебе что-либо такая последовательность цифр? Два, восемь, восемнадцать… – принялся перечислять я.
– А к этим цифрам что-нибудь еще прилагается? – спросил Кудрявцев.
– Да, тут у меня есть не очень понятный рисунок. Правда, он выцвел от старости, но суть его такова. Рисунок состоит из нескольких вписанных друг в друга кружочков, их семь штук. А в центре нарисовано что-то, отдаленно напоминающее спелую ягоду ежевики или малины. На сами же кружочки как бы нанизаны соответствующие количества более мелких шариков черного цвета. И вся комбинация чем-то смахивает на обычную стрелковую мишень…
– А, все понял, подожди минутку, – перебил меня Кудрявцев. Минуты через две я услышал насмешливый голос моего знакомого: – И чему только тебя в институте учили? Твоя не шибко сложная загадка для мало-мальски образованного человека не стоит и выеденного яйца. Если бы ты чуть-чуть напряг мозговые извилины, то понял бы, что держишь в руках схематичное изображение атома плутония.
– Неужели плутония? – недоверчиво переспросил я.
– Точно, плутония, – отрезал он. – Строение атомарных уровней для каждого элемента, как ты и сам знаешь, строго индивидуально. Цифровой ряд, что ты мне только что продиктовал, относится к количеству электронов на каждом таком уровне. И если ты ничего в цифрах не напутал, то это, несомненно, плутоний.
– Жень, ты расскажи мне что-нибудь о нем. Хотя бы в общих чертах.
– Ладно, только очень коротко. Итак, получают его исключительно искусственным путем, пережигая двести тридцать пятый уран в специальных атомных реакторах-размножителях. Выделяется из кислотных растворов на специальных радиохимических заводах. Крайне ядовит.
– Как мышьяк?
– В тысячу раз ядовитее! Кроме того, он еще и сильный альфа-излучатель. Если подержишь небольшой кусочек в руках несколько минут, то кожа слезет через неделю, как шкурка со змеи по весне. Тускло-серый. Ковкость плохая. Критическая масса у него весьма небольшая. Достаточно собрать вместе две горсти, как произойдет атомный взрыв.
– Все, Жень, все, достаточно, спасибо тебе огромное. Будь здоров.
Как только я положил трубку, меня сразу атаковал изнывающий от любопытства Михаил.
– И что же тебе такое сказал твой ленинский стипендиат? – тормошил он меня.
– Миша, – собрался я с духом, – он говорит, что на нашем коврике схематически изображен атом плутония. Плутония, ты понял?! Да и все остальные приметы со старинного описания сходятся. Смотри. Производится он в реакторе, крайне ядовит, требует хранения небольшими порциями, а уж когда происходит ядерный взрыв, то можешь себе представить, какой силы получается вспышка и какие возникают при этом разрушения.
– Да что ты несешь! – рассмеялся Михаил. – Какой там плутоний! Лично я вижу здесь только дурацкие кружочки с шариками и ничего более.
Мне пришлось повторить все, что сказал Евгений. Когда я закончил, мой друг впал в глубокую задумчивость.
– Слушай, – очнулся он через некоторое время, – в таком случае получается полная ерунда. Насколько я знаю, какая-либо атомная деятельность началась только после Второй мировой войны.
– Тут ты ошибаешься, – возразил я. – Американцы, мы, да и немцы проводили такие исследования и до, и во время войны, и, естественно, позже. Вспомни про бомбы, сброшенные 6 и 9 сентября 1945 года на Хиросиму и Нагасаки.
– Но то были, наверное, урановые бомбы, а не плутониевые?
– Урановые, совершенно точно. До плутония физики добрались только через несколько лет. Но возможно, что какие-то минимальные количества плутония у них имелись и ранее.
– Ничего не понимаю. Ты ведь помнишь тот коврик, Сань? Он аж поседел от старости. Ты взгляни, взгляни, – сунул он мне ксерокопию в руки, – да ему же тысяча лет, если не больше! Знаешь что? Звони Хромову, срочно.
– Да ты что, Миш, неудобно. Да и спит он, наверное.