После десятого класса
Шрифт:
— Это же завтра все будет известно туркам! Но сие дозволено Главной квартирой...— Спросил телеграфиста, понимает ли он по-английски.
— Нет, господин исправник, передаем латинскими буквами, и все.
— Тогда эту телеграмму сейчас же прими, а с отправкой не спеши. Путай цифирь и буквы. Начальнику пожалуются — сообщи мне. Выручу.
Вернулся исправник к себе в канцелярию туча-тучей. На пороге застыл дежурный с папкой в руке:
— Текущие бумаги, господин подполковник.
— Важные, срочные есть?
— Обыкновенные жалобы и прошения.
— Разберись сам, недосуг мне... А это что за трофей? — Иванов кивнул на стоящий в углу ящичек из полированного дерева и связку книг.
— По дежурству передано. Вчера на вокзале задержан по приметам объявленного розыска студент. Исключен с последнего курса медико-хирургической академии, документы вроде как в порядке. А вот приметы...
— Какие приметы?
— Студент, тощий, длинноволосый, в очках...
— Тоже приметы. Вот если бы сообщили, что толстый студент, то сразу можно было бы найти. Зачем он здесь?
— Прибыл на жительство к родственнику — мещанину Коваль-Жеребенко.
— У нас вроде как такой обретается.
— Так точно, бывший учитель ремесленного училища, ныне на пенсионе. Фамилии совпадают.
Исправник о чем-то задумался, шевеля бровями. Дежурный кашлянул:
— Так как быть с ним?
— С кем? Со студентом? — Иванов отмахнулся.— Пусть сидит. Потом разберусь. Ступай.
Оставшись один, Иванов заходил по кабинету, думая только об одном: где найти провиант для добровольцев? Остановился перед вещами студента, стал рассеянно перебирать книжки, раскрыл одну наугад, отшатнулся и сплюнул:
— Тьфу ты, это же дело бабье — повивальное, а тут парень читает, да еще с картинками книжка-то.— Бросил, взял другую — толстую, на обложке по-французски было написано «Капитал». Пролистнул. Ничего, деловая, коммерческая книга. Но студент-то, наверно, того... тронулся. Зачем ему повивальное дело и коммерция? Открыл створки ящичка, внутри поблескивал похожий на крохотную пушку прибор. Иванов вспомнил, что сие зовется микроскопом. Снова походил по кабинету, вдруг распахнул дверь и крикнул в канцелярию: — Игнатюк, задержанного студента ко мне!
Надо ж было чем-то заняться, хоть все валится из рук и одолевает одна мысль — чем кормить добровольцев.
Ввели небритого худого парня в очках. Мельком взглянув на него, исправник начал задавать обычные вопросы. Студент отвечал устало, безразлично.
— Зачем в Кишинев?
— К дядьке приехал.
— Где родители?
— Отец, врач, на Волге от холеры помер. Помните, эпидемия была? Мать в Петербурге в прошлом году от чахотки скончалась.
— За что выгнали из академии?
— За правду.
— О чем?
— О том, что многое неладно в отечестве нашем.
— Ишь какой грамотей —- всех умней. И латынь, и
французский знаешь?
— Знаю.
—- И еще коммерцией интересуешься?
— Какой коммерцией?
•— Разве не твоя книга про капитал?
— А-а...— Студент издал горлом какой-то странный звук и чуть оживился: — А ежели я свою больницу собираюсь открыть, дело-то это не только медицинское, но и коммерческое. Разве плохо было бы устроить в Кишиневе, к примеру, повивальный дом? Меньше было бы мертворожденных и смерти рожениц.
Рассеянно слушая, исправник попробовал поднять ящичек студента и, прищурив глаз, спросил:
— Студент, сирота, а такую дорогую штуку имеешь, чай, не на этот капитал приобрел? — Исправник кивнул на книгу.
Студент спокойно ответил:
— Вы выньте и прочитайте, что на подставке выгравировано: «От профессоров, преподавателей и етуден-тов». Я микробиологией увлекаюсь, мне будущее сулили...— Студент вздохнул.
Исправник повернулся к окну, опять задумался о своем... И вдруг студент, словно прочитав мысли, сказал, как шилом в печень кольнул:
— Господин исправник, вы можете задерживать кого угодно, но морить голодом людей никто вам права не давал.
Иванов взревел так, что вздрогнули за стеной писари:
— Что?! Голодом! Я не Иисус Христос, чтоб пятью хлебами народ накормить, и, даже если лоб расшибу о церковную паперть, манна с небес не посыплется... Да какое тебе дело?
Заметив, что студент оторопело смотрит на пего, Иванов умолк, а студент спросил:
— О чем это вы? Я же о себе... Я со вчерашнего утра ничего не ел.
Исправник взорвался:
— Он со вчера не жрал, вот беда! А у меня четыре сотни болгарских добровольцев второй месяц впроголодь живут. Завтра их полтыщи будет, потом больше! Люди на войну собрались, жизни класть... и голодают! Ты вот ученый, латынь и французский знаешь, повивальное дело, хирургию... А вот придумай, как мне у наших толстосумов вытрясти пропитание добровольцам. У купцов амбары ломятся, сгноят, но не дадут, зная, что с началом войны цены во как подскочат. Даже мне, исправнику, уже не дают... А ну тебя, забирай свою хурду-мурду и проваливай на все четыре стороны! Кормить тут всяких за казенный счет...
Исправник снова отошел к окну, закурил, зло глядя па двор. Там за поленницей двое полицейских из дежурного взвода дулись в карты, и выигравший бил по носу проигравшего колодой карт. Иванов со свистом втянул в себя воздух. Надо ж до такого дойти: лоботрясничать перед окном начальника! Рванулся к двери и замер:
— Ты чего?
Студент стоял посредине кабинета, закусив указательный палец; и глаза за очками блестели, как у мальчишки, придумавшего каверзу.
«Кажись, и впрямь помешанный»,— невольно подумал исправник. А студент произнес: