После конца
Шрифт:
— Он был моим оракулом. И сказал ехать с тобой. Поэтому, будь ты опасным или психопатом, в чем я сильно сомневаюсь…
— Спасибо, — сухо перебивает Майлс.
— …ты меня повезешь.
— Откуда этот Сумасшедший Фрэнки мог вообще меня знать?
— Он тебя не знает, — отвечаю я, — он просто сказал ехать с человеком, чье имя далеко меня уведет*.
(Имя Майлс (англ.: Miles) дословно переводится, как мили. Прим. редактора.)
Майлс уставился на меня, вся его напускная холодность испарилась. Он выглядит напуганным.
— Да ты больная, — говорит Майлс, выпучив глаза. Оторвав взгляд от меня, он целую минуту сидит и смотрит на стоянку прямо перед собой. «Он нуждается в тебе так же, как и ты в нем» — говорил Фрэнки. И я жду.
Наконец, качая в отчаянии головой, Майлс поворачивает ключ в замке зажигания.
— Окей. Я подкину тебя хотя бы на какое-то расстояние в твоем сумасшедшем путешествии. Он тянется за чем-то на приборной панели. — Но сначала мне нужно позвонить.
Я успеваю ухватить предмет первой.
— Это твой сотовый телефон? — спрашиваю я.
— Да.
Зажав его в руке, я закрываю глаза и соединяюсь с Йарой. Я целую неделю ждала, когда же это случится. Я готова. Маленькая искра вылетает из телефона и его экран гаснет.
— Что за… — вскрикивает Майлс.
— А еще Фрэнки сказал не дать тебе использовать твой телефон, — отвечаю я. — Вот теперь поехали.
Глава 20
МАЙЛС
Мой мозг закипает. Я так далеко от своей зоны комфорта, как будто нахожусь в Амазонке среди пираний. Только что эта девчонка каким-то образом сломала мой телефон и теперь требует, чтобы я отвез ее в Маунт-Рейнир. Мы никак не договоримся в каком направлении ехать, спорим, как престарелая супружеская пара.
— Ты же только что указывала на юг. А горы на востоке, — говорю я, останавливая машину на краю стоянки, — ты понятия не имеешь, куда ехать, верно?
Она складывает руки на груди и говорит вызывающим тоном:
— Вообще-то, я указывала на юго-восток. Нам туда.
— И ты узнала об этом от Сумасшедшего Фрэнки, — скептически заявляю я.
— Не уверена, что он действительно сумасшедший, — говорит она.
Боже мой, я везу психопатку.
— Ну, так, если алкаш сказал тебе ехать на юго-восток, почему же мы движемся на восток?
— Потому. Как я и сказала, в первую очередь мы должны ехать к тем горам, — настаивает она, кивая в сторону Маунт-Рейнир.
Некоторое время я сижу, тупо уставившись на нее, пока не вспоминаю, насколько эта девчонка важна для отца. И учитывая то, что в этот самый момент мое имя вписано большими жирными буквами в список попавших к нему в немилость, меньше всего мне нужно, чтобы она сейчас хлопнула дверью моей машины и поймала такси или автобус, оставив меня с носом.
— Ну, так отвезешь меня? — говорит она, словно у меня и выбора то нет.
Что, чувак, попался — ты нуждаешься в ней так же, как и она в тебе.
— Ремень безопасности, — говорю я. Она выглядит растерянной.
— Если уж я везу тебя, то хотя бы пристегнись.
Все равно ноль реакции. Я дергаю свой ремень безопасности, демонстрируя ей, что это такое, и она, повозившись со своим, наконец-то пристегивается.
Я давлю ногой на педаль газа и еду. Мы едем в тишине пару минут, что хорошо, потому что я должен сориентироваться. Я ищу дорожные знаки, наконец, вижу один: "НАЦИОНАЛЬНЫЙ ПАРК МАУНТ-РЕЙНИР", и следуя ему, еду на восток от города.
Мы едем через длинные мосты, пересекая крупные водоемы, едем мимо уродливой городской застройки до тех пор, пока в поле зрения не появляются горы, покрытые снегом. Мы были на дороге добрых минут 20, пока я не заметил, что девчонка держится за приборную панель обеими руками. Я спрашиваю:
— Что?
— Что, что? — отвечает она.
— Что ты делаешь? Почему ты так вцепилась в приборную панель?
— Ты быстро едешь, — говорит она обвинительным голосом.
— Быстро? Я еду всего лишь на пятидесяти. Это даже не превышение скорости!
— Для меня это быстро, — бормочет она.
— Слушай, если ты собираешься критиковать мое вождение, — начинаю я, но потом вспоминаю… я спорю с психопаткой. — Просто перестань делать это, — говорю я, взглянув на то, как она вцепилась в бардачок. — Это раздражает меня.
Она хмурится и отпускает панель, но перемещает свои руки к краям сиденья и крепко за них хватается. Я решил полностью игнорировать ее, пока нахожусь на шоссе, ведущем за город.
В какой-то момент я разгоняюсь до шестидесяти и расслабляюсь. Мы проезжаем знак говорящий, что до Маунт-Рейнир осталось 54 мили, и я вижу, как девчонка переводит свой взгляд от знака к спидометру и обратно, как она вычисляет, сколько времени у нас займет, чтобы добраться туда.
Она смотрит на солнце, или, по крайней мере, туда, где слабые очертания солнца проглядывают из-за дождевых облаков, потом на часы, на приборной панели, и, наконец, кладёт голову на подголовник и расслабляется. И, когда я говорю «расслабляется», я имею в виду, что она не выглядит так, будто собирается взорваться или неожиданно выпрыгнуть из несущейся машины.
Неплохо бы ей снять эти линзы. От них мне становится не по себе. У нас в школе у одной готки тоже жуткие линзы — желтые, в виде кошачьих глаз. Мне такое определённо не по душе — обычный готический выпендреж с претензией на художественность.
При мысли о школе я вспоминаю, что какой бы странной ни была Кошачьи-глаза, в следующем месяце она пойдет на выпускной, в отличие от меня. Я жму на газ, и машина с ревом разгоняется до девяноста миль в час. И видя, как девчонка судорожно вцепляется пальцами в сидение, я улыбаюсь.
Дальше целый час мы едем молча. По мере приближения к горам, легковушки, более характерные для городских дорог, постепенно сменяются массивными грузовиками и гружеными бревнами самосвалами. Вдоль дороги выстроились в ряд одинаковые деревянные домики, как деревенская версия Монополии.