После осени. Поздняя РАФ и движение автономов в Германии

Фитт Инге

Сразу после ареста Ульрика была отправлена в «Мертвое крыло» (Toter Trakt) в Кельн-Оссендорфе, где до сих пор находился Астр д Пролль. Это было заброшенное, побеленное медицинское крыло, отделенное от других тюремных зданий. Ульрика не видела там других заключенных, не слышала никого, кроме тюремных надзирателей. Акустическая изоляция. Сенсорная депривация. Белая пытка. Позже она описала в письме: «Ощущение... что твоя голова взрывается... Ощущение, что твоя камера движется... Ты не знаешь, дрожишь ли ты от жары или от холода — ты просто замерзаешь.

Разговор на нормальной громкости требует усилий, которые обычно нужны,

чтобы говорить громко, почти таких же усилий, которые нужны, чтобы кричать — вы больше не можете определить значение слов, можете только догадываться о них... головные боли... При письме: две строки — к концу второй строки вы не можете вспомнить начало первой — чувство внутреннего выгорания». И в другом письме: ««...в абсолютной, абсолютно воспринимаемой тишине вся сила сопротивления не (имеет) никакого объекта, кроме самого себя. Поскольку вы не можете бороться с тишиной, вы можете бороться только с тем, что происходит с вами, с самим собой, то есть в конечном итоге вы боретесь только с самим собой». Это и есть цель «Мертвого крыла»: добиться самоуничтожения заключенных».

Опираясь на немногочисленную информацию о «Мертвом крыле», опубликованную адвокатами в первые недели, я тщетно пыталась представить себе ситуацию, в которой находилась Ульрика. Моя изоляция в Гамбурге была иной. Мне не разрешалось находиться вместе с другими заключенными, но я могла слышать их, видеть их, принимать косвенное участие в их жизни. По вечерам я вела с ними долгие беседы от окна к окну, иногда кому-то из них даже удавалось передать мне что-то на веревке: страницу из газеты, сигарету, что-то сладкое. Так я узнал, почему одна женщина кричала, плакала и разглагольствовала часами в своей камере. После трехчасового рассмотрения доказательств суд приговорил ее к десяти годам. После долгих лет отчаяния и унижения она зарезала своего мужа, который избивал ее и детей каждый раз, когда напивался. Дети были помещены в приют. Назначенный судом адвокат, которого она впервые увидела на суде, не подал ни одного ходатайства на процессе.

Это был не единичный случай. В небольшой женской тюрьме в Гамбурге находились три женщины с похожей историей, которых гамбургский судья также приговорил к десяти годам. Я передал адрес моего адвоката одной из женщин через одного из надзирателей, который был готов оказывать подобные услуги, чтобы он мог помочь ей хотя бы в апелляции и, возможно, даже добиться повторного суда. Курт Гроневальд был преданным своему делу адвокатом, который часто навещал меня в течение всего моего пребывания в тюрьме, помогая мне в трудные моменты.

В сентябре 1972 года палестинское подразделение спецназа «Черный сентябрь» напало на жилье израильской команды во время Олимпийских игр в Мюнхене, убив двух спортсменов и взяв в заложники девять израильтян. Отряд требовал освобождения 200 арабских заключенных, содержащихся в израильских тюрьмах. Когда полиция попыталась освободить заложников в аэропорту Фюрстенфельдбрюк, это привело к кровавой бойне. Девять израильтян, пять членов отряда коммандос и полицейский были убиты. Мировая аудитория могла видеть все в прямом эфире по телевидению. У меня не было телевизора, но я следил за всем происходящим по радио. Я был потрясен жестокостью противостояния и не понимал его причин. Это событие побудило меня больше узнать о возникновении Израиля и изгнании палестинцев из их собственной страны. Жестокость, которую применило здесь государство Израиль, возмутила меня, и мои симпатии перешли на сторону палестинской борьбы за освобождение.

20 октября другое палестинское подразделение спецназа похитило самолет авиакомпании «Люфтганза» и потребовало освободить трех оставшихся в живых членов подразделения спецназа, осуществившего захват заложников в Мюнхене. Все закончилось без кровопролития, когда трое палестинцев были вывезены из страны.

Первое испытание

Начало моего судебного процесса приближалось.

Судья по лишению свободы был заменен судьей по уголовным делам, и было внесено несколько изменений в условия заключения. Людям, которым раньше отказывали, теперь разрешалось посещать, даже друзьям из бывшего СПК. Мы были очень рады снова увидеть друг друга, и во время свидания нам приходилось смеяться снова и снова, несмотря на то, что ситуация была совсем не смешная: маленькая камера в центре тюрьмы и сотрудники госбезопасности, которые следили за каждым жестом и прислушивались к каждому слову, каким бы незначительным оно ни было. Я помню, что в один из случаев два друга смогли прийти одновременно. У нас был бал, и мы чувствовали себя почти как на воле.

В тюрьме моя изоляция была немного ослаблена: сначала мне разрешали смотреть телевизор с другими заключенными в течение двух часов раз в неделю, во время которых я должен был сидеть на воле с надзирателем рядом со мной. Позже мне также разрешили проводить свои полчаса во дворе, так называемый «свободный период», вместе с другими. Из своего окна я часто видел молодую турецкую женщину, которая всегда ходила одна, и во время вечерних разговоров из окна в окно узнал, что она была обвинена в убийстве. Она зарезала своего мужа. Поскольку она приехала в Германию совсем недавно, она не знала ни слова по-немецки. По ее лицу было видно, что она много плакала, но при этом от нее исходило чувство гордости, которое я заметил сразу же. Я подошел к ней однажды во время нашего пребывания во дворе, мы сразу же понравились друг другу и пытались общаться друг с другом с помощью пальцев, рук и глаз. Я начал учить ее немного немецкому языку, и нам разрешили продолжать занятия по часу в день в пустой камере. Это оказалось довольно сложно, потому что Фатима не умела писать. Однако со временем она научилась говорить и писать по-немецки. Я выучила турецкий язык и заказала немецко-турецкий словарь.

Я также начал готовиться к судебному процессу. Моим вторым адвокатом был Армин Гользем, с которым я познакомилась во Франкфурте в 1970 году с моим тогдашним бойфрендом. У него была хорошая репутация острого на язык адвоката по уголовным делам в политических процессах, всегда готового обнаружить несоответствия в доказательствах и перейти в атаку.

Мне предоставили доступ к моим делам, всего пять или шесть толстых томов, которые я начал изучать страницу за страницей. Я хотел знать, что известно прокуратуре. Я искал несоответствия и ошибки, чтобы указать на них адвокатам. Мы вместе обсуждали, какие заявления будут поданы и какой стратегии мы хотим придерживаться в суде.

В начале 1 972 года прокуратура уже отменила ордер на арест за убийство и покушение на убийство. Однако это показалось мне незначительным, так как я думал, что они все равно найдут способ приговорить меня по меньшей мере к 10 годам.

Мне были предъявлены следующие обвинения: пособничество преступной организации согласно параграфу 129, владение оружием без разрешения, подделка документов, пособничество в покушении на убийство в связи с перестрелкой на автостоянке в Бремгартене.