После осени. Поздняя РАФ и движение автономов в Германии
Шрифт:
За время моего отсутствия мы также продолжали беседовать с Кей. И Криста, и Кей хотели присоединиться к группе. Криста также привела с собой еще одного человека, Вольфганга Бира, которого она знала уже довольно давно. Он также был активен в рядах троцкистов, но покинул их одновременно с Кристой. Острая конфронтация вокруг дома на Экхофштрассе послужила для них последним стимулом прийти в RAF.
Мы были неорганизованной толпой с наихудшими предпосылками для достижения чего-либо. Ни у кого из нас не было политического опыта и знаний для организации нелегальной работы. Мы почти не знали друг друга, не имели опыта общения друг с другом. Что нас объединяло и толкало вперед, так это общая воля к освобождению заключенных.
Нам не хватало всего, у нас не было ни политической, ни материальной поддержки. У нас не было ни инфраструктуры, ни логистики, ни квартир, ни оружия, ни денег, были проблемы с удостоверениями личности и паспортами. Мы пытались справиться со всем сразу. Двое или трое в Гамбурге, двое или трое во Франкфурте, двое или трое в движении, угоняя машины, подделывая документы, проверяя банки, пытаясь установить политические контакты, организуя оружие, читая политические заявления и газеты, проводя дискуссии о наших ошибках и перспективах.
И мы попали в настоящую передрягу со всем этим. Мы собрали все силы, которые у нас были, в попытке применить себя и воплотить наши идеи в жизнь, стать практичными и делать больше, чем просто говорить. Но это было слишком — давление со стороны государства, которое искало нас всеми силами, давление со стороны левых, которые хотели, чтобы мы остановились, и давление, которое мы оказывали на самих себя. _,
Мы не нашли времени, чтобы узнать друг друга или получить больше практического опыта. Мы сразу же разделились. Поскольку я был известным человеком в Гамбурге, я отправился во Франкфурт с Кеем, чтобы попытаться получить там квартиру, деньги и оружие и установить контакт с людьми, которые могли бы нас поддержать. Хельмут, который приехал из Франкфурта и поэтому считал, что его могут там обнаружить, остался в Гамбурге с Ильзе Стаховяк, которая осталась от группы RAF, арестованной в 1972 году. Криста, которая не была в списке разыскиваемых лиц и имела больше всего контактов в Гамбурге, также осталась там. Еще один из нашей группы был арестован во время одного из многочисленных пересечений границы еще до того, как мы приступили к работе. После того как Вольфганг присоединился к группе, он тоже некоторое время жил в Гамбурге, откуда он был родом и где знал дорогу.
Мы с Кеем начали осматриваться во Франкфурте. Хельмут и Ильзе часто навещали нас или мы ездили в Гамбург.
Мы посещали людей, с которыми я познакомился во время своих путешествий после освобождения из тюрьмы. Мы также посетили некоторых людей, с которыми мы больше не поддерживали связь после арестов в 1 972 году и о которых нам сообщили те, кто присылал нам секретные сообщения. Поэтому однажды мы случайно оказались перед мастерской «Пфирсиха» — так прозвали Дирка Хоффа. Он обрадовался, когда мы рассказали ему, кто мы такие. «Блин, как же это было хреново, когда их всех арестовали! Сначала я думал, что они и меня схватят, а после того, как от вас так долго ничего не было слышно, я решил, что вас больше не существует. Что вы сейчас планируете? Что вам нужно?» Так он поприветствовал нас и позвал свою девушку, североамериканку, маленькую, с короткими светлыми волосами, очень симпатичную, чтобы мы могли познакомиться и с ней. «Она замечательная, мы все делаем вместе». Первым делом он сварил несколько «штопоров» для нас, чтобы мы могли угонять машины. Потом он помогал нам ремонтировать и модифицировать оружие, в чем он был мастер. И все это время он хотел поговорить с нами об ошибках прошлого и наших перспективах на будущее. Позже, после моего ареста и прочтения его заявлений в прессе, я не мог в это поверить. Он утверждал, что Хольгер Майнс под дулом пистолета заставил его сотрудничать с ними. И он подтвердил все клише, которые были частью психологических инструментов войны: Андреас
Никто не спросил, почему он продолжал работать с нами после того, как те, кто якобы заставил его работать с ними, уже больше года находились в тюрьме.
Мы встретили друзей, которые часто работали вместе с Ульрикой Майнхоф и другими заключенными и которые полагали, что после волны арестов все закончилось. Когда мы пришли, они смотрели на нас с подозрением, потому что думали, что полиция обнаружила их и пытается устроить ловушку. Когда мы заговорили, они поняли, что нам можно доверять, и помогли нам найти квартиры или связаться с теми, кто нас поддерживал. Из других вопросов, которые мы обсуждали, особый интерес для меня и Кея представляли истории об этапе основания RAF.
Однажды я поехал в Карлсруэ, чтобы разыскать людей, с которыми познакомился во время голодовки, организованной адвокатами перед зданием Федерального суда в феврале. Я не мог вспомнить ни их полных имен, ни их фактических адресов, только район, в котором они жили. Я несколько часов ходил по городу, пытаясь найти их квартиры и надеясь, что, возможно, встречусь с ними. В какой-то момент я встретил кого-то, кто сказал мне, что они переехали. Спустя долгое время после моего второго ареста они вступили в RAF.
Мы также ходили в группу, которая в то время организовывала солидарность с ИРА. В шестидесятые годы в Ирландии и в Стране Басков вновь вспыхнула борьба с использованием партизанских методов. В беседе с товарищами мы говорили о политических противоречиях внутри ИРА и хотели узнать, заинтересованы ли они в сотрудничестве с нами. Они не были против вооруженной борьбы, но и не выступали за RAF.
Мы обращались к интеллектуалам и писателям, к сыну Генриха Болла и его жене-индианке или к Карин Штрук. Мы не знали их лично, но из их заявлений мы поняли, что они нам симпатизируют. Мы хотели узнать их поближе и понять, будут ли они с нами работать. Они отнеслись к нам дружелюбно, но отказались от какого-либо сотрудничества.
Когда Хельмут и Ильза приехали во Франкфурт, мы не очень хорошо ладили с ними. Они считали, что мы с Кеем плохо работаем, что мы не добились никаких результатов и что у нас нет правильного отношения к людям. Мы с Кей считали, что они работают ничуть не лучше, чем мы. Мы отдалились друг от друга и стали соперничать. Мы чувствовали себя в невыгодном положении, потому что нас было только двое, и нам приходилось работать в городе, который был нам практически неизвестен, в то время как в гамбургской группе было четыре человека, двое из которых хорошо знали город.
По различным каналам мы проводили беседы с Андреасом Баадером и другими заключенными. Нам не хватало технических знаний, и мы спрашивали их совета, например, о подделке паспортов и угоне автомобилей. Мы спрашивали совета у заключенных о наших планах по их освобождению, но то, что они предлагали, выходило за рамки наших возможностей и способностей.
Мы снова и снова обсуждали, как мы можем освободить тех, кто находится в тюрьме. Возможно, мы могли бы похитить кого-то важного? Но кого? Бизнесмена или политика? Немца или американца? Мы никогда не шли дальше этих вопросов.
После того, как мы были вынуждены забыть наш план с палестинцами и захватом самолета, Андреас разработал точный план его освобождения. Однако для его реализации нам потребовалась бы совершенно другая структура и другая логистика, которую мы не смогли организовать. Вместо того чтобы разрушить его план, потому что мы никогда бы не смогли его осуществить, потому что мы никогда не смогли бы воплотить его в жизнь, ни тогда, ни позже, мы сохранили его, как и многие другие вещи. Когда нас арестовали в феврале 1974 года, план был найден полицией, и Федеральная прокуратура использовала его по максимуму, чтобы доказать, что всегда существовали планы освобождения заключенных.