После России
Шрифт:
– Давайте обсудим практические меры по обороне нашей столицы. Так сказать, на крайний случай. К сожалению, ситуация складывается так, что эта проблема встанет перед нами очень скоро. Вот смотрите, предлагается такой план превращения ряда районов города в укрепленные зоны! – заговорил молчавший до сих пор комендант города, и Пирогов понял, что не может вспомнить, откуда взялся этот человек.
Стали рассматривать голограмму.
– После подрывов вот тут и тут мы значительно упростим себе задачу обороны!
На голографической схеме появились изображения взрывов и новая конфигурация ландшафта.
– Потому мы сформируем второе кольцо обороны,
– Вы так всю Москву взорвёте к чёртовой матери! Неужели нельзя как-то обойтись без этого варварства? Почему не попробовать воевать в другом месте? – мрачно заметил министр транспорта и продовольствия. – Что потом-то делать?
– Для того чтобы это самое «потом» для нас с вами было хоть в каком-нибудь виде, допустимы любые жертвы! А где прикажете воевать? В чистом поле? Да они только того и ждут, чтоб мы, как дураки, собрались в кучу на открытом пространстве! – грубо перебил его Лапников.
– Надо так надо, взрывайте! И не тяните! – Фадеев одобрительно кивнул.
– А что мы скажем людям? Как мы объясним это людям? – Бурматов зачарованно смотрел на изуродованную взрывами Москву.
– Вот вы и придумайте что-нибудь. Скажите, что это не мы взрываем, а каратели уничтожают русскую столицу. Всё равно сейчас уже не разберешь, кто что взрывает. Диверсанты и так половину города превратили в руины. Люди разбегаются кто куда, скоро и объяснять будет некому.
Пирогов в дискуссии не участвовал, тем более что никаких идей у него действительно не было. Москву ему было жалко, но ни сил, ни желания остановить это безумие он в себе не находил. Судя по решительным лицам Фадеева, Лапникова и коменданта, они никакой жалости не испытывали, абсолютно уверенные в своей правоте.
Слово снова взял Бурматов и предложил раздать оружие желающим, а главное, начать планомерное уничтожение коллаборационистов, бывших и потенциальных, особенно чиновников. С этой идеей он выступал уже не раз, но поддержки не имел. В последнее время Пирогов тоже начинал думать, что продажный и бессмысленные чиновничий аппарат стоит уничтожить хотя бы в качестве последней услуги нации и стране. Впрочем, расправу он откладывал на крайний случай. Устроить кровавую баню значило официально признаться, что всё кончено, бежать поздно и некуда. Очевидно, у других участников заседания были свои резоны противиться вооружению народа. Идею опять похоронили, вызвав у Бурматова приступ истерического обличительства.
Останавливать его никто не стал.
На этом заседание закончилось.
Бурматов подошёл к Пирогову и попросил встречи один на один. Владимир Егорович обещал найти время на днях, высказал неудовольствие по поводу Китая и, сославшись на занятость, убежал.
24. Слово пастыря
Пирогов поехал в мэрию, это был давно откладываемый, вынужденный визит. Мэр буквально умолял о встрече. Владимир Егорович понимал, что ничего хорошего от этого разговора ждать не стоит. Но Фадеев уговорил: «Съезди, успокой его!»
В мирное время Владимир Егорович бывал в Москве часто, но прошлые впечатления не были связаны с тем, что он видел. Впервые он был тут ребенком, потом старшеклассником, ездил на соревнования. Это все было до Кризиса. Москва тогда была многолюдная, богатая, гордая, вся в строительных лесах, и он только успевал удивляться переменам. После Кризиса он ездил сюда больше для развлечения – Москва славилась своими казино и борделями, и хотя в Рязани все это тоже было, но здесь девчонки были красивее, да и подальше от семьи. Но и та Москва была другой. Пирогов был туристом, клиентом недорогих гостиниц и злачных мест. Понять бы, кто он теперь: верховный правитель России или пленник этого города?
Мимо пронеслась недостроенная громада сикхского храма, потом заколоченные, сгоревшие, заброшенные и разграбленные офисные здания, рестораны и магазины. И руины, руины, руины. С каждым днём их становилось всё больше. Между прочим, поговаривали, что разрушение Москвы – часть большого плана, смысл которого сводился к постепенному превращению Москвы в малопригодный для жизни город в целях максимального снижения её роли в будущем. Понятное дело, никто не станет восстанавливать все эти офисные здания, транспортные развязки и жилые комплексы. «Огородят заборчиками несколько церквушек и Кремль, а остальное постепенно разрушится, и будет Москва заштатным городом. Этакой Тверью или Ростовом Великим», – Пирогов не удивлялся, что спокойно рассматривает перспективы жизни после…
В мэрию его давно зазывал «хозяин Москвы», мэр Кирилл Мамашев. После начала восстания и бегства ооновской администрации он связался с Пироговым, предложив свои услуги «крепкого хозяйственника». Пирогову тогда меньше всего думал о хозяйстве, да и других кандидатур у него всё равно не было. Так и решился вопрос. Пирогов проигнорировал намёки на ненадёжность Мамашева, как не заметил и его демонстративного отсутствия на казни Юркевича.
Мэр переехал в бункер и, по слухам, не только работал там, но и жил вместе с семьёй. «Может, и мне тоже пора залезть в какой-нибудь бункер поглубже и не высовываться?» – думал Пирогов, пока поскрипывающий лифт спускался вниз.
Мамашев суетливо поднялся навстречу, долго тряс Пирогову руку. Усадив верховного правителя в глубокое кресло, сам сел на краешек стула напротив. Принесли кофе. Мэр дождался, пока секретарша выйдет из кабинета, и заговорил:
– Владимир Егорович, я ведь к вам с серьёзным вопросом… очень важным. – Было заметно, что Мамашев волновался. – Владимир Егорович, вот какое дело… Ситуация тяжёлая… что дальше-то делать будем? Меня отрезали от информации, мне ничего не говорят, на запросы не отвечают, мои попытки что-то предпринять саботируются… Большие проблемы с водой! Бандитизм, разруха. Диверсионные группы буквально убивают город, десятки взрывов каждую ночь. У нас уже нет ресурсов хотя бы аварийные системы поддерживать в рабочем состоянии. Беда с питанием, беда с теплоснабжением. Между прочим, никакой помощи от военных властей нет. Давно хотел вам пожаловаться. Гражданская милиция не работает. Каждый день сообщения о погромах. И главное, впереди зима! Мне каждый день сотни людей задают вопросы: как, что…
Пирогов придал лицу грозное выражение и исподлобья смотрел на собеседника. «Как же я вас всех ненавижу, чинуши проклятые! Сидит, жулик наглый, и не знает, как мне сказать-то главное. Боится! А ведь никакие люди тебе ничего не говорят! Ты же, мразь такая, и не выползаешь из своего бункера, забитого припасами!» – думал он, наслаждаясь волнением Мамашева:
– К чему вы клоните, а, Кирилл Валерьянович? Я не совсем вас понимаю. Всё это мне известно не хуже вас. Это же не мы разрушаем город, а диверсанты и бомбардировки. Ситуация, несомненно, тяжёлая. Но мы русские, с нами Бог! Не пропадём, и не такое переживали! Рано или поздно мир увидит, что здесь происходит преступление против человечества, геноцид нашего народа, и все это безумие будет остановлено!