После России
Шрифт:
– Вы думаете, они работают на коалицию? Это же бред!
– Вы с Пироговым этим совсем слепые, что ли? Или они вас умело разводят? Там, где я когда-то давно работал, я занимался сопоставлением фактов и выявлял шпионов. Они же явные американские агенты, и это нелепое восстание – хитрая игра, неужели вы не видите? Америка – это не единая сила, они там балансируют между интересами Ротшильдов и Рокфеллеров. Реджепов – представитель Рокфеллеров, это же известно! А Ротшильды недовольны, хотят все переиграть и снова поделить Россию. Вот они-то и стоят за спиной ваших друзей, понимаете? Ох, я-то знаю, на что способны эти ребята, поверь мне! Они и СССР развалили, и Россию, и продолжают пакостить! Я тебе так скажу: если что-то где-то идет не так – ищи американцев! И не ошибешься – найдешь!
Бурматов смотрел на собеседника. «Может быть, он и есть тот самый сумасшедший Фёдориков? Америка, конечно, вечный враг, но зачем им это сейчас. Хотели бы – давно бы уже нас прикончили».
– Знаете, Николай Александрович, я пойду. Мне пора. Еще долго до Москвы ехать, надо поспать.
– Иди, сынок. Но подумай о моих словах. Если жив останешься, у тебя будет шанс занять моё место. Просто объяви публично, что я тебя благословил – к тебе придут, рано или поздно. Спрячут, обогреют, омоют ноги!
Старец встал и перекрестил Бурматова.
«Про американцев, конечно, диковатая версия. Но то чтобы они работают против нас, но это самое правдоподобное объяснение происходящему. Интересно, что по этому поводу думает Лавренюк?» – с этими мыслями Бурматов уехал.
23. Что делать?
Из соображений безопасности, встречи руководства России проходили всякий раз в новом месте, чтоб орудующим в городе диверсантам было сложнее подстеречь их и уничтожить. Ночевать тоже рекомендовалось в разных местах, и после отъезда Кристины Пирогов следовал этому правилу беспрекословно. Эта крысиная беготня по развалинам вгоняла верховного правителя в тоску, особенно изматывал контраст с началом восстания – когда боялись их, а не они.
Пирогов въехал в Москву весной под звон кремлёвских колоколов, несколько недель он жил и работал в Кремле в кабинете президентов Федерации. Впервые войдя в это легендарное помещение, Владимир Егорович испытал непередаваемое чувство. Москва, Кремль – и он в том самом кабинет, стоит у окна в ладной полевой форме! Он – верховный правитель России, человек, которому суждено вернуть её величие, поднять с колен, заставить весь мир снова уважать её и, может быть, даже бояться!
Кабинет между тем был разгромлен и разграблен: анархия, воцарившаяся после бегства ооновской администрации, не пощадила московских музеев. «Мерзость запустения» быстренько ликвидировали, кабинет обставили мебелью, реквизированной из чудом уцелевшего во время погромов антикварного магазина. Испуганный антиквар утверждал, что в докризисные времена мебель принадлежала какому-то высокопоставленному управленцу, то ли министру, то ли банкиру. Кабинет обрел приличный вид, в нем можно было работать. Здесь Пирогов принимал людей, а в соседнем зале, где сохранился большой стол, проводил расширенные заседания правительства. Для него оборудовали что-то вроде квартиры, но обычно он ночевал прямо в кабинете, благо там имелось специальное помещение для отдыха. Несколько раз туда приезжала Кристина – и это были самые волшебные ночи в его жизни.
Через несколько недель после серии терактов и обстрела Кремля из гранатометов из кабинета пришлось съехать. Иногда там еще проводились торжественные церемонии и встречи, но после пермской катастрофы Пирогов вообще перестал там бывать, хотя официально считалось, что его местопребывание Москва, Кремль. Тогда и началась бесконечная гонка: совещались то в здании бывшего банка, то в закрытом театре, то на станции метро, то в помещении ночного клуба – бывшем военном бункере, превращенном снова в бункер. Спать приходилось в еще более диковинных местах, но калейдоскоп странных квартир и чужих кроватей даже развлекал его.
На сей раз снова собрались в бункере, в котором еще оставались следы ночного клуба. За прошедшие три недели высший круг руководства России изрядно сузился. Из-за постоянных неудач на фронтах и стремительно уменьшающейся территории на эти совещания не были званы большинство министров и губернаторов, а кое-кто и сам перестал являться.
После традиционных рукопожатий Пирогов объявил заседание открытым.
– Не буду оригинален, – встал и прокашлялся председатель правительства России Илья Фадеев, – у нас на повестке дня всё тот же вопрос: что делать?
После первого контрудара коалиции ситуация стабилизировалась, противник действовал как бы нехотя и почему-то не торопился наступать. За это время правительство пыталось собрать новую армию и придумать хоть какой-то план действий. Было понятно, что в случае прямого столкновения шансов никаких нет. К сожалению, затишье было недолгим. После недели относительной тишины началось наступление со всех сторон, сопровождаемое авиационными налётами и активностью диверсионных групп. С тех пор наступление не останавливалось, хотя не покидало ощущение, что противник никуда не торопится. Возможно, потому, что боялись уличных боев в Москве, надеялись, что к тому времени, как до них дойдет дело, сопротивляться уже будет некому. Почему города и целые регионы, несколько месяцев назад присягавшие Пирогову, так легко сдавались? Куда девались речистые седовласые деятели, ещё недавно рапортовавшие о восстановлении властной вертикали? Вопросов было много, но ответов даже не пробовали искать.
Ни Лавренюка, ни кого-либо из штаба на заседании не было. Фадеев показывал на карте, как сокращается территория вокруг Москвы, а Пирогов отметил про себя, что армией теперь командует тоже премьер-министр. Впрочем, так ли уж это важно. Слушая невесёлый доклад, Пирогов разглядывал неподвижное после пластической операции лицо Фадеева, вспоминая историю их знакомства.
***
Познакомились они во время подавления восстания НОРТа, это был позорнейшая страница в их биографии, которую они оба пытались скрыть и о которой теперь с утра до вечера трубила вражеская пропаганда.
Пирогов тогда много пил, чтобы меньше думать и не сойти с ума. Однажды после завершения последнего этапа операции, к нему подошел Заостровский, начальник Тайной полиции Русской Республики, и предложил «поговорить». Говорили долго. Заостровский сначала выразил глубокое соболезнование по поводу необходимости убивать «хороших русских ребят», потом начал критиковать Юркевича. Пирогов до последнего думал, что это провокация, и вёл себя крайне сдержанно – ему хотелось понять, к чему Заостровский клонит. Потом поехали к Заостровскому, долго парились в русской бане, разговаривали и пили чай с мёдом.
Заостровский познакомил его с гостившим у него Лапниковым, который после восстания возглавил Службу безопасности и фактически стал третьим лидером восстания. Тогда он был представлен просто как старый друг, ветеран ГРУ. Пирогов смекнул, что весь разговор отнюдь не случаен, а утром, разливая зелёный китайский чай, Заостровский раскрыл, наконец, карты: в его руках были ключи к всероссийскому патриотическому подполью, для свержения Юркевича и захвата Москвы – момент самый лучший. «Сначала берем власть в Рязани, берем Русскую Республику, наши восстают в Москве, ну и дальше в том же темпе!» – спокойно говорил Заостровский, а Лапников, восседая в позе лотоса на полу, кивал и улыбался. Потом Пирогов узнал, что оба его новых друга занимаются ушу по методике «Фалун Дафа». «Сектанты что ли?» – спросил он тогда. «Нет, ну что ты, просто так, для здоровье. У них хорошо ушу преподают!»