После смерти Пушкина: Неизвестные письма

Ободовская Ирина Михайловна

БРОДЗЯНЫ

В горах, в долине реки Нитры, среди большого парка стоял старинный замок Бродзяны, принадлежавший вен­герским аристократам Brogyanyi. Это большое поместье ку­пил Густав Фризенгоф еще при жизни первой жены Ната­льи Ивановны, привел в порядок запущенные дом и парк. В Бродзянах в 1938 году побывал у потомков Фризенгофов Н. А. Раевский, рассказавший об этой интереснейшей поез­дке в статье «В замке А. Н. Фризенгоф-Гончаровой» и в кни­ге .«Портреты заговорили». Воспользуемся его описанием замка и парка.

«Замок — охряно-желтое трехэтажное строение — не очень велик и совсем не роскошен. Скромная резиденция небогатых помещиков. Не зная архитектуры, вида здания описывать не берусь. Оно красиво, но единого стиля во вся­ком случае нет. Создавался замок на протяжении многих ве­ков. Некоторые помещения нижнего этажа, по преданию, построены еще в одиннадцатом столетии, главный

корпус, вероятно, в семнадцатом, другая часть — в половине восем­надцатого, а библиотечный зал пристроен уже в девятнадцатом. В нижнем этаже помещаются апартаменты для гос­тей и службы, во втором — жилые комнаты. В третьем я не был, кажется, сейчас там живет прислуга».

«...Вот и ворота старого парка. Они открыты. Очень на­поминают знакомый всем по фотографиям вход в Ясную Поляну — те же белые приземистые столбы. Машина оста­навливается у подъезда. Открывается тяжелая дубовая дверь со старинным железным кольцом, вставленным в львиную пасть. Я не без волнения переступаю порог замка, в котором жила и умерла Александра Николаевна». «...Обста­новка замковых покоев почти целиком старинная. Сохрани­лось и немало вещей, принадлежавших Александре Никола­евне: ее бюро работы русских крепостных мастеров, к сожа­лению, переделанное, несколько икон, столовое серебро, печати с гербами Гончаровых и Фризенгофов, под стеклян­ным колпаком маленькие настольные часы — очень скром­ный свадебный подарок императрицы Александры Федо­ровны фрейлине Гончаровой». «...После кофе Вельсбург пригласил меня пройтись по парку. Он невелик, но красив. Хорошо распланирован в английском вкусе и немного напо­минает Павловск. Старые толстые деревья — липы, дубы, ясени, вязы, лужайки с видами на замок. Немного позднее здесь зацветет сирень. Не помню, где я еще видел такие огромные кусты. Вероятно, им не менее ста лет. Может быть, любуясь ими, Александра Николаевна невольно вспо­минала гончаровское имение Полотняный Завод. И неболь­шая белая беседка с ампирными колоннами, можно думать, построена по ее желанию или по просьбе первой жены Фризенгофа Натальи Ивановны — в Средней Европе ампир­ных построек почти нет». «...Мы ужинали при свечах. Все было как во времена Александры Николаевны. На столе ска­терть из русского льна, искрящийся богемский хрусталь, массивное серебро из приданого шведской принцессы вперемежку с серебряными вещами с монограммой «А. Г.». В полусумраке чуть видны портреты — Дантес, Жуковский, «русские гравюры» с забытыми людьми. Воспоминания, воспоминания... После долго беседуем в малой гостиной. В разных местах комнаты мягко горят свечи. Я сижу в старин­ном глубоком кресле... Вот здесь, в этой комнате, в этих са­мых креслах сиживали две стареющие женщины — генера­льша Ланская и ее сестра. О чем они говорили, о чем дума­ли?..»

Не так давно в Бродзянах в замке Фризенгофов был науч­ный сотрудник Института балканистики АН СССР Л. С. Кишкин. Он рассказал нам, что на косяке двери одной из комнат сохранились отметки о росте Натальи Николаев­ны и ее детей. Рост Натальи Николаевны и ее дочери Ната­льи Александровны — 173 см, Александра Александровича — 174 см. Эти отметки так ярко характеризуют отношения двух сестер, стремление Александры Николаевны перенес­ти и в свой дом (очевидно, это было в обычаях Полотняно­го Завода) милые приметы родственной близости.

В этом старинном замке прошла вся остальная жизнь Александры Николаевны. Сорок лет прожила она в Бродзянах, окруженная дорогими ее сердцу русскими реликвиями, портретами родных и знакомых. По этим аллеям парка гуля­ла с Натальей Николаевной, несколько раз приезжавшей к сестре. Здесь посещали ее Иван Николаевич и, по-видимому, Сергей Николаевич, племянники и племянницы Пушки­ны и Ланские. Здесь она скончалась.

Граф Георг Вельсбург, правнук Александры Николаев­ны, любезно предоставил Н. А. Раевскому возможность ознакомиться с богатой библиотекой, бесчисленным коли­чеством портретов и альбомов, хранящихся там со времени кончины Александры Николаевны. Мы не имеем возможно­сти дать подробное описание всего того, что совершенно неожиданно было обнаружено там Раевским, и отсылаем читателя к его книге «Портреты заговорили». Но на некото­рых моментах, имеющих прямое отношение к нашему повествованию, должны остановиться.

Среди множества портретов и рисунков там оказались портреты Гончаровых, Пушкиных и Ланских, Фризенгофов и Ксавье де Местра, а также П. А. Вяземского, Ю. П. Строгановой и др. Обращает на себя внимание порт­рет Дантеса с собственноручной подписью, висевший в сто­ловой. Наличие этого портрета в бродзянском замке дало повод некоторым пушкинистам упрекать Александру Нико­лаевну в неэтичном отношении к памяти Пушкина. Так, А. Ахматова писала: «В замке у Александрины в столовой до самой войны 1940 года висел портрет Дантеса. Для меня лично этого было бы достаточно, чтобы доказать, что она никогда

не любила Пушкина. ...Несомненно, этот портрет в столовой — это остаток культа Дантеса...». Эта гипотеза не имела никакого документального подтверждения. И, как мы видели выше, у Александры Николаевны не было никакого культа Дантеса.

Что касается того, как попал портрет Дантеса в Бродзяны, то этому можно найти объяснение теперь, когда мы имеем письма Екатерины Николаевны Дантес. В 1842/43 году Дантесы провели зиму в Вене, где встречались с Ната­льей Ивановной и Густавом Фризенгофами. В высшем об­ществе венского двора убийцу Пушкина и его жену не при­нимали, и единственным домом, где они бывали запросто, был дом Фризенгофов. Как мы уже говорили, возможно, Дантесы и Фризенгофы были давно знакомы, так как все эти семьи происходили из Эльзаса. В 1843 году осенью Ека­терина Николаевна умерла, но Жорж Дантес и после ее кончины, конечно, бывал в Вене у Луи Геккерна, и там он мог подарить Фризенгофам свой портрет (он датируется 1844 годом). С этой нашей точкой зрения согласен и Н. А. Раев­ский, посетивший Бродзяны. Висел ли он в доме при Ната­лье Ивановне, мы не знаем, но думаем, что нет, учитывая ее очень близкие отношения с Натальей Николаевной. Тем бо­лее трудно предположить, что ежедневно могла спокойно смотреть на убийцу Пушкина Александра Николаевна... Ве­роятно, портрет этот появился в столовой гораздо позднее. Отметим здесь также знаменательный факт: в Бродзянах среди множества портретов родственников Александры Николаевны не было обнаружено ни одного портрета Ека­терины Николаевны! На это как-то до сих пор не обратили внимания. (Вспомним, что и в доме Натальи Николаевны не было ни одного изображения старшей сестры.) И если даже предположить, что Александра Николаевна могла по­весить на самом видном месте портрет Дантеса, то почему бы ей не иметь рядом или в альбомах портрет его жены, своей родной сестры? Однако его не было... А портретов На­тальи Николаевны было несколько. Нет, не висел при Алек­сандре Николаевне портрет убийцы Пушкина!

Но среди многочисленных иконографических материа­лов там не было и ни одного портрета Пушкина. В огром­ной библиотеке, насчитывавшей не менее 10 ООО томов, в так называемом «русском шкафу» Раевский обнаружил только посмертное издание его сочинений с экслибрисом герцо­гини Ольденбургской, дочери Александры Николаевны. Никаких писем, ни одной пушкинской строки... Странно, не правда ли? Но известно, что перед смертью Александра Николаевна сожгла все письма, а после — ее дочь по ее про­сьбе уничтожила и остальные бумаги. Все исчезло навсег­да... Уцелели только письма Густава Фризенгофа к брату. Некоторые материалы и портреты разными путями попали в Пушкинский дом в Ленинграде, часть находится в Слова­кии, а остальное, по-видимому, погибло во время второй мировой войны.

Чем же объяснить такое полное отсутствие каких-либо следов Пушкина в Бродзянском замке? Думаем, что ответ следует искать в событиях последних месяцев 1837 года, а главное — в факте публикации клеветнических измышлений Трубецкого о связи Пушкина со свояченицей. В 1887 году и Александра Николаевна, и Густав были еще живы, и если до этого что-нибудь пушкинское, например, портреты, и было, оно исчезло (если не было уничтожено, то убрано), чтобы ничто не напоминало об этой истории. Можно себе пред­ставить, как переживали старики Фризенгофы это позор­ное обвинение Пушкина и Александры Николаевны. Но в 1889 году умер Густав Фризенгоф, в 1891-м — Александра Ни­колаевна, владелицей замка стала их дочь, Наталья Густа­вовна. Вероятно, ей мы «обязаны» окончательному исчезно­вению всего пушкинского, по-видимому, это именно она по­весила в столовой портрет Дантеса. Очевидно, плохо разбираясь во всех петербургских трагических событиях, кото­рые были для нее далекой историей, она полагала, что та­ким образом (странным, на наш взгляд) «реабилитирует» честь своей матери. Что касается Вельсбургов, то они, тща­тельно храня все, что осталось после прабабки, не сочли нужным убрать портрет Дантеса; возможно, они были со­гласны с Натальей Густавовной, а вернее, по незнанию всех обстоятельств, стремясь только сохранить «все как было».

Но вернемся к 1852 году, когда Александра Николаевна впервые вступила хозяйкой на бродзянскую землю. Какое впечатление произвел на нее этот мрачноватый старинный замок? Была ли она рада укрыться здесь от всех бурных пе­реживаний прежней своей жизни? Нашла ли она здесь успо­коение? Думаем, что да.

В первые годы после приезда из Петербурга Фризенго­фы жили в Бродзянах только летом. В Вене у Фризенгофа был свой дом, унаследованный, вероятно, от отца, об этом мы узнаём из одного из писем Александры Николаевны к Ивану Николаевичу, которое мы приведем ниже; подтверж­дается это и ее письмом к брату Густава Адольфу Фризенгофу от 1852 года: Александра Николаевна сообщает, что ско­ро, как обычно, они приедут на зиму в Вену.