Последнее будущее

Гельман Александр

* * *

Человек может жить без Бога,пока смерть ему кажется игрушкой в его руках,пока он видит себя стоящим на лестнице,устремленной ввысь.Но когда обнаружится,что лестница парит в облакахбез опор, без креплений,в любую минуту может опрокинуться, перевернуться,он падает перед Всевышним, распластавшись,как сраженный пулей бегемот.О, как много нас, припавших к божьим стопамобессиленными, больными, старыми,промотавшими душу и годы,зачеркнувшими не только большие,но и самые крошечные надежды.Господи, смилуйся над вспомнившими тебяна исходе жизни,в двух-трех шагах от лезвия бритвы,отчленяющей душу от плотипо краю последнего вздохаЗапоздалой, недолгой была их вера,отпусти им грех этот тяжкий.

* * *

Дети должны приносить отцу огорчения,иначе какие они дети, чьи они дети?Осла? Верблюда?Отец

должен перманентно приходить в ярость,покрываться холодным потом,его должен охватывать ужас.Иначе какой он отец, чей он отец?Манекенов? Кукол?Дети должны быть такими, чтобы отецкаждый вечер, ложась спать,молил Всевышнегоне дать ему утром проснуться.Тогда это дети, тогда это отец,тогда понятно, почемуБога мы зовем Отцом

* * *

Памяти Анатолия Соснина

Когда я думаю о тебе, я не все понимаюв твоих несуразных, запредельных поступках,но всем своим существом ощущаюкрасоту сочувствия, милости,красоту равнодушияк вознаграждениям суеты.Какой-то негромкий,но пронзительный упрекисходит из твоей завершившейся жизни.Ты оставил после себячистую, белую тень,расстилающуюся перед нами,как свиток Писания,как приглашение или обязанностьначертать некое знамение,способное успокоитьразгоряченный своей глупостью мир.Я смутно догадываюсь,каким должен быть этот знак,только вряд ли достанет нам силотыскать его или придумать.Твой призыв,как примерзшая бабочка,бьется свободным крылышкомо ледяное стекло окна,выходящего в петербургскийзамурованный двор твоего дома.

ШЕСТИДЕСЯТНИКИ

Мы дышали свободой,которой не было,она врывалась в нашу грудьиз глубин своего отсутствия,завораживала,мы никогда не забудем ее,недосягаемую,неистребимую.Зло творило добро,другого добра мы не знали,кто вышел из этого пекла живым,глядит на себя и плачет.

* * *

Капитан Крестьянинов,ротный,убежденный холостяк,высокий, длинный, как расстояниеот Севастополя до Камчатки.Как хорошо было с тобой выпивать,такой от тебя шел простор, такой аромат,будто выпивали за одним столомсо всеми народами СССР.Улыбка твоя – как открытая дверьв теплый, гостеприимный дом,рукопожатие – клятва в вечной дружбе.Где ты, друг мой? Живой?Помнишь ли ты меня?Тебе нравилась моя застенчивость,я внимал твоим отеческим наставлениям -никогда не забуду святые твои слова:«Учись у меня, Сашок, только одному -как выпивать каждый день и не стать алкашом,это великое искусство!»Я был молоденьким лейтенантом,шел пятьдесят шестой год,Хрущев размазал по стенке Сталина,а у нас в роте половина солдат – грузины.С утра до вечера они задавали один и тот же вопрос:«Почему Хрущев молчал, когда Сталин был жив?»«Почему Хрущев молчал, когда Сталин был жив?»«Почему Хрущев молчал, когда Сталин был жив?»Капитан Крестьянинов построил роту и ответил:«Потому что он боялся, что Сталин его убьет».«А почему он не признается, что боялся?»«Почему не признается, что боялся?»«Почему...»«Потому, что это и так понятно.Кому не понятно, прошу выйти из строя».Никто не вышел.Когда мы покинули казарму,ты закурил и сказал:«Сталин, конечно, палач,но Хрущев тоже большая сука».

ЧЕЧНЯ

На снегучетыре отрубленные головы,четыре красные пуговицына застегнутомбелоснежном имперском мундиреРоссии.

* * *

Что угодно принимает облик человека,что угодно надевает на себя два глаза, два уха,что угодно издает членораздельные звуки,что угодно составляет половину человечества.

ЕЩЕ

Я так много в последние месяцы думал о смерти,готовил душу к излету,что сегодня, вдруг в зеркале себя увидав,искренне удивился:о, да я еще жив!Какое открытие!Я люблю вас, три замечательных слова:Я ЕЩЕ ЖИВ.Особенно обожаю ЕЩЕ -еще поглядим,еще погуляем,еще выпьем водочки, черт возьми.Еще что-то намазюкаем, напишем,еще что-то скажем такое,чего, может быть, до нас никто не сказал.А почему бы и нет!О, как мне любо это слово ЕЩЕ!Я глажу каждую из трех его буковок,этот красавец Щ,трехтрубный пароход, трехголовый гигант,и эти две евицы-девицы по бокам,куда, интересно, этот щеголь Щведет двух евочек под руку?Известно куда – на бал,который этой ночью дает Саша Гельманв честь того, что он ЕЩЕ тут,а не там.

* * *

Небеса, небесаподнимают менянеизвестно кудаА я беспечен,как царь на пенсии -какая мне разница,куданесут меня облака.Мне все равно -совсем уж худонигде-никогда мне не будет,я – царь на пенсии.«А почему пенсия такая маленькая,если ты царь?» -спрашивают пролетающие птицы.А я им не отвечаю,я не обязан отвечать каждой воронена глупые вопросы -я царь на пенсии!«А кто тебе сказал, что ты царь на пенсии,может, тебя обманули?»А я отвечаю:«Как меня могли обмануть,если я царь на пенсии,кто посмеет?»А кто-то, я слышу, говорит кому-то:«Да он сумасшедший, свихнулся от недоедания».А я делаю вид, что не слышу. И вообще:откуда им знать, как питаютсяцари на пенсии,это военная тайна!Небеса поднимают менянеизвестно куда,а я беспечен,как царь на пенсии -какая мне разница,куданесут меня облака...

* * *

О лень моя, Лень Исааковна,в обнимку с тобой, моя славная,я боле-мене пристойнопрошел через всю мою жизнь.Люди думали: надо же,еврей, а не марается,с начальством огрызается,а я тебе подчинялся,моему генерал-ЛЕНЬтенанту,доверял тебе руки, ноги,слушался беспрекословно.Ты меня научилауклоняться от предложенийиз щедрых казенных зданий,удерживала от посещенийбесстыдных собраний,учила не спешить, опаздывать,дела на завтра откладывать,умножать потом на потом.Без тебя меня б совратили!Это ты из меня сотвориладостойного гражданинаСегодня, на старости лет,подводя черту под судьбой,до касания лбом землисгибаюсь перед тобой,сестра моя, ленушка,учитель мой, Лень Исааковна,спасительница моя.

* * *

Боже,как ты меня оберегал,я не могу себе объяснить,почему, за какие заслуги?Поступки, не делающие мне чести,никто не заметил,слова, из-за которыхя буду переворачиваться в гробу,никто не расслышал,о моей чудовищной лени,благодаря которой /только благодаря ей/я избежал участия в неприглядных сценах,никто не знает,мои колебания, истерики,перед тем как сделатьте несколько достойных шагов в моей жизни,за которые я вправе себя уважать,остались в тени.Боже, как ты меня щадил!За что мне такая честь, такой респект,чем я должен ответить, как отблагодарить?

* * *

Я отпустил свое имя,оно улетело, как птица,и вот я сижу безымянный,никак меня не зовут.Никто меня больше не ищет,никому я больше не нужен,теперь я круглые суткипринадлежу себе одному.Без имени больше свободы,без имени меньше лукавства,я стал гораздо мудреес тех пор, как никак не зовусь.Иногда пытаюсь вспомнить,как меня звали раньше,на звуки какого словаоборачивалась головаУвы, я забыл это словои, честно сказать, не жалею -я пришел сюда безымянным,безымянным отсюда уйду.

* * *

Нога поднимается,ненадолго задерживается в воздухеи опускается,другая нога поднимается,ненадолго задерживается в воздухеи опускается.Какое это счастье,какая это радость – шагать, ходить,прогуливаться,поворачивать направо,поворачивать налево,пойти вдруг обратно, назад,совсем в другую сторону.Ходить, ходить, пока не находишься,пока не надоест, пока не устанешь,пока не захочешь присесть.Какая это радость,какое это счастье – сидеть, посиживать,привольно распластать ягодицына скамейке в скверике.Сидеть и смотреть.Смотреть направо, смотреть налево,смотреть на небо, смотреть на людей,на каждого, кто проходит:«Ах, какой!», «Ах, какая!»Сидеть и смотреть,пока не насидишься, не насмотришься,пока не захочется встать.Какое это счастье,какая это радость – подняться,встать, ощутить себя на отдохнувших,помолодевших ногахи опять двинуться в путь,пойти, зашагать.Нога поднимается,ненадолго задерживается в воздухеи опускается,другая нога поднимается,ненадолго задерживается в воздухеи опускается.Господи, как я тебе благодарен,что побывал на этом свете,стоял на этих ногах,сидел на этой заднице,смотрел этими глазами,думал этой головой...