Последнее дело инквизитора. Полюбить Тьму
Шрифт:
– Позови сыновей, – распорядился Тристан, снимая пальто.
Софи молча приняла одежду и поморщилась: на плече ткань была разорвана суккубскими когтями.
– Я зашью, – так же холодно произнесла она, любовно приглаживая черную ткань.
– Благодарю, – произнес Тристан.
Софи не изменилась, не постарела ни на день. Она была все такой же прекрасной девушкой, какой Тристан ее встретил когда-то. Но вернувшаяся душа сделала ее другой – и эту другую женщину, узнав, Тристан не смог полюбить.
Она была не плоха; не зла и не порочна. Но другая.
– Что же тебе надо, Тристан? – спросила вдруг Софи, внимательно глянув на инквизитора. Так глубоко, что, казалось, рассмотрела всю его душу. – Почему ты все бегаешь, что ты ищешь?
Этот вопрос Софи уже задавала ему, когда Тристан вздумал уйти от нее. Этим же изумленным, непонимающим тоном. Что же тебе надо…
– Я ищу преступников, Софи, – будничным тоном ответил Тристан. – Я бегаю за преступниками. Давай обойдемся без сцен.
– Я подарила тебе то, что не смог подарить никто из твоих многочисленных любовниц. Я родила тебе сыновей. Этого мало, скажи? Неужто это для тебя ничего не значит?
– Софи! Дело ведь не в сыновьях. Любят не поэтому.
Софи лишь отрицательно кивнула головой.
– Ты снова влюблен, Тристан, – горько заметила она. – Я хорошо знаю этот твой взгляд. У тебя глаза горят упрямством и предвкушением. Ты еще не пробовал ее? Пришел ко мне, а все мысли о ней… Ты даже не видишь меня.
Софи внезапно шагнула вперед, обхватила инквизитора за шею, вдохнула аромат, исходящий от Тристана, и жадно прихватила губами его губы, словно сцеловывая с них запретную и желанную сладость.
– Нет, – шепнула она, через силу отрываясь от Тристана. – Не притрагивался… даже не целовал. Твои губы жаждут ее. Боже, как сладко их пробовать! Ты горишь от страсти, Тристан. Как в старые добрые времена. Кто она? Я думала, ты остыл навсегда. А тут такой юношеский пыл! Даже интересно стало на нее посмотреть.
Тристан удивленно изогнул бровь, расцепил руки женщины, обвивавшие его шею.
– Я дрался с суккубом, Софи, – как можно мягче ответил он, отстраняя от себя бывшую любовницу. – То, что ты увидела в моих глазах, не более чем остатки ее чар. Не выдумывай, Софи. И позови, наконец, близнецов! Мне нужно с ними более чем серьезно поговорить.
– Они что-то натворили? – нахмурилась женщина.
– Нет, конечно. Иначе б я не был так спокоен. Просто нужно кое-что обсудить.
– Пройди в кабинет, – велела Софи. – Там вам никто не помешает.
И она отошла, тихая, как тень.
Тристан, переведя дух, глянул на незаметного, тихого Густава, и тот пожал плечами:
– Старые чувства, – произнес он, изо всех сил стараясь выразить на своей подвижной физиономии сочувствие и понимание. – Они не прошли у мадам Софи. Она все еще ждет, что вы вернетесь. Это всегда тяжело.
…В кабинете Тристан привычно уселся за стол. Хоть тут и было безупречно чисто, он понял, что кабинетом никто не пользуется. Вероятно, потому, что все еще считают это его личным пространством. Ага, и трубку забытую из ящика не убрали и не выкинули. Тристан вынул ее, машинально набил табаком, который отыскался здесь же, в ящике стола, прикурил и выпустил душистое облако дыма.
«А она курит похожий табак, – вдруг подумал Тристан, вспоминая девицу и запах ее сигарет. – Если не точно такой же…»
За дверями послышался хохот и топот, словно стадо молодых слонят выбежало на прогулку, и Тристан невольно встал, волнуясь.
Дверь отрылась, и в кабинет вломилась пара юношей лет восемнадцати-двадцати, таких же белесых, как Тристан. Походка, стать, привычка гордо держать белокурую голову – у всех троих это было один в один, так похоже, словно отражение в зеркале. Природа всех троих наградила одинаковым недугом и одинаковой гордостью в чертах и достоинством в каждом движении.
Тристан казался старшим братом близнецам, а не отцом; огромная разница в возрасте была заметна лишь в его уставшем взгляде.
– Отец! – звонким юношеским голосом воскликнул один из них, спешно закрывая за собой дверь. Второй промолчал, но быстро прошел к инквизитору и горячо его обнял, словно не видел много лет и очень соскучился.
– Алекс, Рэй, – несмотря на то, что близнецы были его точнейшими копиями и похожи меж собой, как две капли воды, Тристан никогда не путал их. Он заглядывал в глаза сыновей и различал их по малейшей тени улыбки. Он обнимал их, совершенно счастливый, и даже позабыл, зачем пришел.
– Давно тебя не было, – тот, что запирал двери и которого Тристан назвал Рэем, солидно подал инквизитору руку и тот пожал узкую ладонь сына.
– Ты же знаешь, я стараюсь не напоминать лишний раз о себе твоей матери.
– Она о тебе и не забывает!
Тристан внезапно нахмурился, отстранил от себя сына и по очереди заглянул им в лицо, пытаясь отыскать какие-нибудь следы недавней драки.
– Что, что такое? – насторожился Алекс.
– Я просил вас хранить тайну, – резко произнес он. – И не раскрывать крыльев хотя бы до двадцати одного года. Демон, ваша мать убьет меня, если узнает, что я посвятил вас в инквизиторы!
– Пф-ф, – насмешливо выдохнул Рэй, шлепнувшись в кресло и небрежно закинув ногу на ногу. – Густав стал им еще раньше, разве нет? Сколько ему было? Семнадцать?
– Рано или поздно, но она это сделает, – сказал Алекс, не уточняя, что именно – узнает или убьет.
Юноша демонстративно вытянул из-за пазухи длинную серебряную цепь и поцеловал святой знак – раскрытые крылья.
– Но вы обещали, – сурово напомнил Тристан. – И что же?! До меня доходят слухи о драке, по городу рыщет обозленный и ослепленный демон, мстящий альбиносам, и он явно ранен святым благословением!