Последнее искушение Христа (др. перевод)
Шрифт:
ГЛАВА 25
Основы мира были поколеблены, ибо было поколеблено человеческое сердце, раздавленное камнями, имя которым было Иерусалим, пророчествами, зловещими знамениями, проклятиями, фарисеями и саддукеями, пресыщенными богачами и голодающими бедняками и самим Господом Иеговой, по алтарю которого из века в век струилась в бездну кровь человечества. Господь был суров. Ему возносили молитвы, а Он требовал жертв. Если Ему предлагали агнца или собственного первородного сына, Он гневался еще сильнее: «Не плоти хочу, но сердца вашего. Обратите плоть вашу в дух, дух в молитву и рассейте
Человеческое сердце было погребено под тяжестью шестисот тринадцати писаных заповедей иудейского Закона и тысячи неписаных; над ними тяготели книги Торы, пророков и Талмуда, и оно было в оцепенении.
И вдруг внезапно легкое дуновение ветерка, даже не с небес, а на земле, все всколыхнуло. И тут же книги, пророчества и проклятия, фарисеи, саддукеи и камни, называемые Иерусалимом, треснули, зашатались и начали обваливаться — сначала в сердцах, затем в умах и, наконец, воочию на земле. Казалось, что Иегова, как в дни творения, снова повязывает кожаный фартук, вооружается молотом, отвесом и линейкой и начинает все рушить и перестраивать. Казалось, что дни Иерусалимского Храма сочтены.
Каждый день приходил сюда Иисус и стоял на забрызганных кровью плитах. Он смотрел на заполненный людьми Храм и слышал, как сердце взывало к его разрушению. Но Храм продолжал стоять, возвышаясь над городом, сияя на солнце, как жертвенный золоторогий бык, увитый гирляндами. Стены его до самой крыши были облицованы белым мрамором с синими прожилками: казалось, он плывет в бушующем океане. Перед Храмом, очерченные стеной, одна над другой нисходили две галереи. Нижняя и самая широкая предназначалась для язычников, верхняя — для народа Израиля, на ней и стояло само здание, где служило до двадцати тысяч левитов, которые мыли и убирали Храм, зажигали и гасили лампады; из их же клана были и все служители. Днем и ночью возжигались здесь благовония, и воздух так пропитался их ароматом, что козы чихали от него и за семь стадий от Иерусалима.
Скромный ковчег с Законом, который странствующие предки перенесли через пустыню, бросил якорь на этом холме, пустил корни, разросся, оделся в кипарис, золото и мрамор и превратился в Храм. Сначала суровый Бог пустыни не соблаговолил снизойти в этот дом, но потом запах кипарисового дерева, благовоний и умерщвляемых животных так ему понравился, что в один прекрасный день Господь переступил его порог.
Прошло уже два месяца с тех пор, как Иисус пришел в Иерусалим. Каждый день он являлся сюда и останавливался перед Храмом, глядя на него, и всякий раз ему казалось, что он видит его впервые. Каждое утро он надеялся найти его низвергнутым и попранным. Он устал от его вида и не испытывал перед ним страха. В сердце его Храм уже был разрушен. Как-то старый Симеон спросил его, почему он не входит внутрь помолиться, но Иисус покачал головой и ответил:
— Много лет Храм для меня был центром мироздания, теперь центр мироздания — я.
— Иисус, это слишком хвастливые слова, — промолвил Симеон, склонив седую голову. — Ты не боишься?
— Когда я говорю «я», — ответил Иисус, — я говорю не об этом теле, которое есть прах, я говорю не о сыне Марии, который тоже прах с крохотной, едва теплящейся искрой души. «Я» в моих устах, рабби, означает «Бог».
— Это еще более ужасное кощунство! — воскликнул раввин, закрывая лицо руками.
— Да, я святой
В другой раз, когда его ученики застыли в немом восхищении перед мощным строением, Иисуса охватил гнев.
— Вас изумляет Храм? — саркастически осведомился он. — Сколько лет потребовалось, чтобы построить его? Двадцать? Силами десяти тысяч каменщиков? В три дня я один уничтожу его. Так что смотрите хорошенько — больше вы его не увидите. Прощайтесь с ним, ибо и камня на камне не останется здесь вскоре.
Ученики испуганно отступили. Что случилось с учителем? В последнее время он стал таким резким, таким странным, таким непредсказуемым. То лицо его сияло, как восходящее солнце, и все расцветало вокруг, то вдруг глаза его темнели, а во взгляде сквозило отчаяние.
— И тебе не жаль, рабби? — отважился спросить Иоанн.
— Кого?
— Храм. Почему ты хочешь разрушить его?
— Чтобы я мог построить новый. Я построю новый в три дня. Но сначала нужно расчистить место, — и, взяв подаренный ему Филиппом посох, он ударил им по камням мостовой. Вихри гнева бушевали в его груди. Он взглянул на фарисеев, раздирающих себя в кровь о стены, ослепленных своим фанатизмом, и воскликнул:
— Лицемеры! Стоит Господу вскрыть ваши сердца, и оттуда выползут змеи, скорпионы и нечистоты!
Слышавшие это фарисеи пришли в неистовство. Старый Симеон прижал ладонь к губам Иисуса, чтобы заставить его замолчать.
— Ты ищешь смерти? — спросил он Иисуса со слезами на глазах. — Разве ты не знаешь, что книжники и фарисеи уже требовали у Пилата твоей головы?
— Знаю, Симеон, — ответил Иисус, — но я знаю и многое другое, многое, многое другое… — и, попросив Фому протрубить в свой рог, он взошел на Соломонов портик, откуда уже не раз проповедовал. Каждый день здесь он взывал к небесам, чтобы они раскрылись и обрушили на землю пламя — собственный голос слышался Иисусу всемогущим. Он призывал огонь, чтобы тот очистил землю, открыв путь любви. Ее стопам приятно будет ступать по пеплу…
— Рабби, — спросил его как-то Андрей, — почему ты больше не смеешься, почему не радуешься жизни, как раньше? Почему с каждым днем ты становишься все жестче?
Но Иисус не ответил ему. Да и что он мог ответить, так чтобы простосердечный Андрей понял его? «Этот мир, — думал Иисус, — должен быть разрушен до основания для создания нового. Новый Закон должен быть вырезан в скрижалях сердец, и вырежу его я. Я расширю его, включу в него друзей и врагов, иудеев и язычников. Для этого я и пришел в Иерусалим. Ибо здесь-то и разверзнутся небеса. А что из них снизойдет на землю — великое чудо или гибель, — решит Бог. Я готов и к вознесению, и к сошествию в ад. Решай, Господи!»
Приближалась Пасха. Суровый лик Иудеи смягчился под дуновением весны. Со всех концов мира, где живут дети Израиля, в Иерусалим стекались паломники. Повсюду в Храме витали стойкие запахи тысяч человек и жертвенных животных.
Сегодня у Соломонова портика собралась огромная толпа калек и нищих. Бледные, голодными горящими глазами они злобно взирали на тучных саддукеев, зажиточных горожан и их жен, увешанных золотыми украшениями.
— Недолго вам осталось веселиться! — воскликнул кто-то. — Скоро мы перережем вам глотки. Так сказал учитель: бедные убьют богачей и поделят их добро.