Последнее небо
Шрифт:
Гроза бушевала, хлестал по корпусу машины злой ливень, ветер ревел громче, чем двигатели, и в этой свистопляске метался обезумевший болид. Танцевал с молниями, кувыркался в струях дождя, мчался наперегонки с ветром. И Зверь смеялся счастливо, такой же безумный, как его машина.
Так было. И несколько дней потом он ходил оглушенный неожиданной, невозможной радостью, заставляя магистра недовольно хмуриться. Тот, бедолага, сразу начал подозревать Зверя то ли во влюбленности, то ли еще в какой человеческой глупости.
А Гот… как ни в чем не бывало беседует с Улой, рассказывает ей про непонятную тварь. Биолог только плечами пожимает. Сейчас начнет расспрашивать и Зверя. А как же! Зверь при командире как тень молчаливая, все знает, но обо всем молчит. Почему молчит, скотина? Скрывает что-то…
Нет. Бред. Никто тут ничего не знает и не подозревает ни о чем.
– Может, ты больше знаешь? – Ула повернулась вместе с креслом, склонила голову, рассматривая Зверя с легкой насмешкой: – Что улыбаешься? Опять сказать нечего?
– Не угадала. Я могу сказать, например, что это чудище балуется с гравитацией. Летать само по себе оно не может. Оно вообще жить не может, даже в воде. Сила тяжести здесь, как на Земле, – его собственным весом раздавить должно. Но не давит. Поля эти, опять же, вокруг которых световые лучи изгибались.
– Зверь, – Гот едва заметно поморщился, – ты бредишь. Не может такого быть. Кто бы говорил!
– Не может. Но ведь изгибались.
– Изгибались, – признал майор.
– Как летали эти, мелкие, я не знаю, – Зверь побарабанил пальцами по подлокотнику, – но взрывались они впечатляюще.
– Да. Термитными сгустками. – Гот кивнул.
– Фантастика, – пробормотала Ула.
– Триллер, мать его, – мрачно буркнул Зверь.
– Сержант!
– Что, сержант? При дамах не выражаться? Есть, сэр! Слушаюсь, сэр! Виноват, сэр! Дурак, сэр!
– Кто дурак? – уточнил Гот.
– Дурак, вашбродь. – Зверь покачал головой. – Между прочим, оно снова явится. Ула, как думаешь, сколько тварей такого размера может здесь водиться?
– Вообще-то я биолог, а не эколог. Это от многого зависит. От того, чем они питаются. Как размножаются. Сколько у них полов, наконец. Мне многофункциональность непонятна. Если животное живет в воде, зачем ему летать? Если оно летает… Ты уверен, что оно появилось из воды?
– У-беж-ден, – расслабленная поза Зверя никак не вязалась с пляшущими в агатовых глазах бесенятами.
– Откуда такая уверенность?
– Чую, – сообщил сержант замогильным голосом. – Вы что, ребята, до сих пор не поняли, что эта планетка не просто так себе?
– Перестань выделываться и объясни, – потребовал Гот.
– Объясняю. По пунктам. – Зверь развалился в кресле, вытянул длинные ноги. – Сначала нас пытались атаковать непрерывно, всякой мелочью, зато в больших количествах. Заметь, я говорю «атаковать», а не сожрать. Ты разницу в этих понятиях видишь?
– Я, кажется, попросил не выделываться.
– Знаешь, если уж вы за два месяца не разобрались что к чему, сейчас вам все нужно разжевывать. Для доступности. Так вот, эта атака захлебнулась – двух дней не прошло, как вся мелочь вышла. Что началось потом? Это риторический вопрос, майор. Потом начались и до сих пор продолжаются регулярно нападения куда более серьезные. Ящеры, скорпионы, древопрыги, кустистые многоножки… Ула названий много придумала, и все они к нам приходили, приходят и будут приходить. А на буровую нападали дважды. В первый раз, когда ее устанавливали под водой. Тогда случилось нашествие гектокрабов, которые, прежде чем их отстреляли, умудрились сожрать двух роботов. Зачем крабам роботы? Молчите? То-то же! И второй раз – сегодня. Гот, ты согласен, что эта колбаса снесла бы вышку, не напрягаясь? Вижу, что согласен. Буровая намного заметнее для Цирцеи, чем наш лагерь. И атакуют ее куда серьезней. Кстати, предсказываю: скоро ящеры нападать перестанут. Останутся только дальнобойные твари. И скорпионы. Без этих ни одно дело не обходится. Планета умнеет на глазах. Я не знаю, что еще она придумает, но сегодняшнее нападение впечатляет, правда?
– Ты хочешь сказать, – недоверчиво уточнил Гот, – что Цирцея разумна?
– По-своему, майор. Очень по-своему. Она борется с нами, как с заразой. Сравнение банальное, конечно, но сейчас очень к месту.
– Он прав, Дитрих. – Ула намотала на палец рыжую прядь. Потянула. – С самого начала в поведении животных были нестыковки. Я говорила тебе, помнишь?
– Ты же консультируешься с Джокером по поводу обороны лагеря, – напомнил, в свою очередь, Зверь, – спроси у него про планету, возможно, он расскажет больше, чем я.
– Тоже чует? – мрачно поинтересовался фон Нарбэ.
– А как же? Причем заметь, если мы здесь зараза, от которой нужно избавиться, то Джокер, скорее, сродни титановой пластинке в черепе или искусственному легкому. У него есть шанс прижиться.
– А у нас?
Зверь исподлобья поглядел на Улу. На Гота:
– А нам выбирать не приходится. Дитрих вздохнул:
– Что ты говорил насчет атак на буровую? Эта… «вере-тенка» снова прилетит?
– Не эта. Другая. Думаю, прилетит. Не знаю только когда.
– Нужно попытаться отыскать их первыми. И истребить.
– Ну ты даешь, майор! – Зверь улыбнулся. – Как ты себе это представляешь?
– Они живут в море?
– Видимо, да.
– И летают.
– Эта летала.
– И убивают способом, который под водой не то что неэффективен – опасен. Ты помнишь, с какой скоростью «веретенка» выплевывала иглы? Под водой они взрывались бы сразу. Как от соприкосновения с твердой поверхностью.
– Хочешь сказать, эта мразь живет под водой, а охотится в небе?
– Именно.
– Это вполне возможно, – медленно произнесла Ула. – Вы говорите, она летает? Живет под водой… – Серо-зеленые глаза задумчиво взглянули на потолок. – … Гидролиз… водород… поэтому взрывается… Слушайте, – биолог вернулась к действительности, – может, назовем ее тхэромонтом?
– Нет, – мгновенно среагировал Зверь.
– А что это значит? – почти одновременно с ним спросил Гот.
– М-да, в самом деле.™ Ула снова задумалась. – Греческий и латынь в одном слове. Некрасиво.