Последнее убийство (Сборник)
Шрифт:
Он печально посмотрел на нее.
— Я могу объяснить тебе это,— сказал он медленно.— Только я не знаю, сможешь ли ты понять. Видишь ли,— тихо сказал он,— видишь ли, я чувствую ответственность за ее самоубийство.
Бар был почти пуст. Где-то звенели бокалы, тихо звучала музыка Гершвина. Они сидели напротив друг друга. Эллен держалась настороженно.. Когда им принесли виски, она выпила первая и молча взглянула на Поуэлла. Он начал говорить.
— Я познакомился с ней через пару недель после начала прошлого года. Я имею в виду прошлый учебный год. В сентябре прошлого
Я заговорил с ней после лекции. Я сказал, что не взял с собой тетрадь, и попросил ее дать мне переписать лекцию. Она согласилась. Мне казалось, что она понимает, что это просто предлог, чтобы заговорить с ней. Она была настолько простодушной, что я почувствовал себя виноватым.
В общем, в субботу вечером мы пошли в кино и прекрасно провели время. Я говорю без задних мыслей. Мы просто прекрасно провели время. На следующей неделе мы снова в субботу пошли в кино. Потом стали встречаться два раза в неделю, три раза, а незадолго до расставания мы встречались каждый день. Поскольку мы знали друг друга, я могу сказать, что она была немного странной. Она не показывала вида на лекциях, что знает меня. А я любил ее.
В начале ноября случилось то, о чем говорил тот парень. Подтвердились его слова о скромных девушках. Во всяком случае, относительно Дороти.— Он честно выдержал взгляд Эллен.— Ты знаешь, о чем я говорю?
— Да,— холодно проговорила она.
— Дьявольски звучит в устах сестры девушки, которую когда-то любил.
— Продолжай.
— Она была прекрасной девушкой,— сказал он, глядя на нее.— Только у нее был... любовный голод. Не половой.— Он опустил глаза.— Она рассказывала мне о доме, о своей матери — о твоей матери,— о том, как она хотела учиться вместе с тобой.
Дрожь пробежала по ее телу, и она попыталась успокоить себя.
— Нам было очень хорошо,— продолжал Поуэлл.— Она любила меня. Я часто держал ее на руках, и она мне улыбалась. Как-то я заметил, что мне нравятся шерстяные носки, и она связала мне сразу три пары.— Он помолчал.— Я тоже любил ее, только по-другому. Это была любовь-жалость. Я очень жалел ее.
В середине декабря она завела разговор о браке. Очень настойчиво. Это было перед рождественскими каникулами, и я оставался в Блю Риверс. Семьи у меня нет, только пара кузин в Чикаго и флотские друзья. Она очень хотела, чтобы я поехал с ней в Нью-Йорк. Познакомиться с семьей. Я отказался, она настаивала. У нас произошел серьезный разговор.
Я сказал, что нам еще рано жениться. Она возражала, что знает многих, кто в двадцать два года уже женаты, и что если меня беспокоит будущее, то ее отец поможет мне устроиться. Этого мне не хотелось. Я был честолюбив. Я собирался совершить революцию в американской рекламе. Она говорила, что мы оба найдем работу после окончания, а я сказал, что она привыкла к богатой жизни и не сможет жить в бедности. Она упрекала меня в том, что я не люблю ее так же сильно, как она любит меня, и в запальчивости я крикнул, что она права. Это, конечно, было важнее всех остальных причин.
Сцена была ужасная. Она кричала и плакала, говорила, что я еще пожалею. В общем, все, что говорят в подобной ситуации девушки. Потом она успокоилась и созналась, что была неправа, что нам надо немного подождать. Но я чувствовал свою вину и понимал, что все идет к разрыву. Я сказал, что нам лучше обо всем поговорить после каникул. Она закричала: «Ты пожалеешь!» — и через два дня уехала в Нью-Йорк.
— В то время у нее было отвратительное настроение,— сказала Эллен.— Она была груба, раздражительна...
Поуэлл перевернул стакан вверх дном.
— После каникул стало еще хуже,— продолжал он.— Я как и прежде сидел на первых рядах и не оборачивался к ней. Мы стали реже видеться, и я решил перевестись в Нью-Йоркский университет.— Он заметил унылый взгляд Эллен.— В чем дело? Ты не веришь мне? Я могу доказать это. Я сохранил переписку с Нью-Йорком и думаю, что смогу найти записку Дороти, которую она написала мне, возвращая браслет, который я подарил ей...
— Я верю,— кивнула Эллен.
Он смущенно посмотрел на нее и продолжал:
— В конце января я уехал, а перед отъездом узнал, что она начала встречаться с другим парнем. Я видел..,
— С другим? — Эллен наклонилась вперед.
— Пару раз я видел их вместе. Я решил, что наше расставание — небольшой удар для нее, и уехал с чистой совестью.
— Кто он? — спросила Эллен.
— Я не знаю. Мне кажется, что мы были вместе на каких-то лекциях. Подожди, я закончу.— Я прочел о ее самоубийстве в нью-йоркских газетах 1 мая. Всего один абзац. Я помчался на Таймс-сквер и достал там «Кларион Леджер». Я прочел все газеты. Я хотел узнать, что она написала тебе в записке, но ее так и не опубликовали. Они так и не сообщили, почему она это сделала.
Ты можешь представить, что я почувствовал? Я не думал, что она сделала это только из-за меня, но все равно я был подавлен.
Из-за этого все пропало, вся моя работа. Я не смог сдавать экзамены и решил в сентябре вернуться в Стоддард.— Он скупо улыбнулся.— И может быть, попробовать покончить с собой, чтобы не чувствовать себя виноватым. Вот почему я боюсь проходить мимо таких мест, как здание муниципалитета. А наверху меня потянуло посмотреть, как она падала...
— Я знаю,— перебила его Эллен.— Мне тоже хотелось посмотреть. Я думаю, что это вполне естественная реакция.
— Нет,— сказал Поуэлл,— ты не знаешь, что значит чувствовать свою _ответственность_.— Он замолчал, увидел улыбку Эллен.— Почему ты улыбаешься?
— Так просто.
— Ладно. Теперь ты сказала мне, что она была на втором месяце беременности. Это уже немного легче. Я думал, что если бы я не уехал, то этого бы не случилось. Но откуда я мог знать, что все обернется таким образом? Это ограничивает ответственность. Иначе можно обвинять кого угодно.— Он посмотрел на Эллен.— Я рад, что ты не пошла в полицию. Понятия не имею, почему ты решила, что это я убил ее.