Последние дни Российской империи. Том 2
Шрифт:
— Ну, с Богом, — сказал Саблин. — Я иду следом за вами. Карпинский поскакал догонять голову своего полка, а Саблин дождался гусарского полка и пошёл впереди него.
До позиции шли спокойно. Поле битвы было тихо. Ружейной стрельбы не было слышно, ракет не было видно, и только где-то далеко били пушки.
Дошли до опушки леса, слезли, оправились и рысью пошли по той самой Костюхновской дороге, по которой Саблин первый раз ходил с Сониным в «орлиное гнездо». Они обогнали сначала длинную колонну кухонь, звенящих и горящих красными огнями топок, потом лёгкую батарею, тихо подвигавшуюся вперёд.
«Орлиное гнездо» оставалось вправо, Костюхновская дорога шла левее его.
Начинало светать. В бледном сумраке утра стали обрисовываться холмы неприятельской позиции, показались проволочные заграждения, в них уже были прорублены проходы, уланы поспешно забрасывали землёю траншеи, чтобы идти дальше. Дорога спускалась к тому, что на плане было обозначено: Костюхновский господский дом. Он был сожжён ещё прошлым летом. Густо разрослись кусты сада, и из зелёной чащи торчали потемневшие трубы и каменные стены нижнего этажа. У самой дороги был устроен перевязочный пункт. Раненые солдаты, одни тихо лежали на земле, другие сидели, передавая впечатления ночи. В стороне, накрытые широким палаточным полотном лежали убитые.
И опять у Саблина не хватило духа спросить про Карпова. Он беспокойным взглядом смотрел на полотнище и, точно, хотел проникнуть, что под ним. Ему хотелось верить, что Карпов жив, и он боялся узнать правду…
В полуверсте, за окопами, у неприятеля был построен целый городок. За ним сосредоточивалась наша пехота. Громадная толпа венгерцев в тёмно-коричневых кавалерийских шинелях стояла здесь, окружённая нашими солдатами. Это был 6-й гонведный полк. Он был взят в плен целиком с командиром полка и со всеми офицерами. Обходная колонна зашла ему в тыл, обороняться не было возможности. В стороне от них стояли австрийские пушки, и толпа любопытных разглядывала их.
Запах победы чувствовался повсюду. Он передавал людям то особенное возбуждённое настроение, которое заставляет их забывать все и делает их счастливыми.
Саблин подгонял свою дивизию. Он был недоволен. Все дело было сделано пехотой, — они пришли, как будто бы и поздно, а между тем Карпинский с уланами перешёл на шаг и, наконец, и вовсе остановился.
— Черт его знает, чего он там? — нетерпеливо сказал Саблин и полевым галопом поскакал обгонять задние уланские эскадроны. Уланы стояли по три на дороге и весело разговаривали.
— Видал пушки ихние? Взяли.
— Наши уже ежели пойдут, все заберут…
— А убитых стра-асть.
— Ну наших не так много.
— Нет — ихних; окоп так и завален им.
— Пропустите начальника дивизии.
— Дорогу начальнику дивизии! Повод права! Права повод!
Лошади заторопились, и, задевая ногами за ноги улан, Саблин протискался к мосту, переехал через маленькую болотистую, заросшую травою и молодым камышом речку и выбрался на чистое.
Здесь стоял Карпинский и разговаривал с пехотным офицером. Немного впереди, по берегу реки вправо и влево лежала цепь.
Тыл кончался, начиналось опять то страшное пространство между им и нами, которое так трудно было перейти.
— В чём дело, полковник Карпинский? — спросил Саблин, стараясь быть спокойным, но чувствуя, как сердце начинает быстро колотиться и кровь приливает к лицу.
Карпинский, сухощавый блондин с бритыми усами, с пенсне без оправы на носу повернул к Саблину своё лицо и, беря руку под козырёк, медленно и отчётливо произнёс:
— Узнаю обстановку, ваше превосходительство.
Пехотный офицер быстро подошёл к Саблину и стал докладывать.
XLII
Это был высокий и худощавый человек лет тридцати пяти. У него было загорелое, тёмное, как бывает у крестьян, лицо, покрытое сетью маленьких морщин, русые усы и небольшая аккуратно подстриженная бородка. Он был весь из мускулов и теперь, освещённый лучами всходившего солнца, казался выкованным из бронзы. Почти по грудь он был мокр, и шаровары и рубаха, ставшие чёрными от воды и ила, облепили его тело. В руках у него была винтовка, на поясе — патронташ. Серые глаза внимательно, печально и равнодушно смотрели на холёную, сытую, сверкающую шелковистою шерстью Леду, на аккуратное, хорошо начищенное оголовье и чистое седло и как будто сравнивали лошадь с собою.
— Противник, ваше превосходительство, — начал пехотный капитан, — накапливается в двух вёрстах отсюда по опушке леса. Это германская пехота, — с уважением подчёркивая слово германская, — сказал он. — Там уже около батальона. Может быть, и больше. Здесь, и не больше, как в версте отсюда, вправо у деревни Летичовки ещё стоит его тяжёлая батарея. Очевидно, не успели увезти. Её прикрывают германцы, занявшие деревню. Батарея тоже германская. Я и говорю полковнику, что дальше ему идти нельзя, надо отойти и ждать.
— Вы говорите, — нервно, подрагивая мускулами лица, сказал Саблин, — батарея и прикрытие. Есть окопы? Проволока?
— Нет, чистое место. Батарея за домами, люди в домах.
— Накопилось около батальона?
— Да, думаю, что если и больше, то немного. Они бегом пришли с железнодорожной станции. Крестьянин прибегал, докладывал.
— А там, вправо и влево что?
— Не могу знать. По словам крестьянина, там все бежит, и германцы оборачивают их назад… Я думаю, через час они предпримут контратаку, и послал за подкреплением. В моей роте всего шестьдесят человек.
Лицо Саблина передёрнуло. Оно сейчас же и застыло в твёрдой, окаменелой решимости.
— Уланы, вперёд! — крикнул он. — Дозорные галопом вправо и влево.
Карпинский чуть заметно пожал плечами и, осадив лошадь, пропустил кинувшихся исполнять приказание начальника дивизии улан, поскакавших на крутой обрывистый берег реки.
Красное солнце загорелось багровым шаром над недальним лесом и бросило кровавые лучи на высокий столб пыли, поднявшийся над головным эскадроном. И сейчас же яркое пламя и белое облачко показалось над эскадроном, и глухой удар тяжёлой пушки гулким двойным звуком выстрела и разрыва прокатился по долине реки. За первым второй, третий, батарея перешла на беглый огонь, одновременно затрещали винтовки, и пули стали свистать и щёлкать возле поднимавшихся на берег эскадронов.