Последние дни Сталина
Шрифт:
Ульбрихту удалось не просто остаться у власти, но и добиться увольнения чиновников, ставивших под сомнение его стиль руководства. Парадоксальным образом советские лидеры, прекрасно понимавшие, что беспорядки были спровоцированы его жестким курсом, отнюдь не торопились обвинять его публично. Они оказались между молотом и наковальней: своей прежней критикой Ульбрихта и реалистичным предположением, что их стремление к реформам способствовало дестабилизации обстановки в стране. 24 июня кремлевское руководство составило подробный отчет о беспорядках с советской точки зрения. Хотя в нем и заявлялось, что «события 17 июня — крупная международная провокация, заранее подготовленная тремя западными державами и их пособниками из кругов западногерманского монополистического капитала», по большей части в этом длинном документе говорилось об огромном количестве допущенных лидерами СЕПГ ошибок, начиная с «ускоренного строительства социализма», провозглашенного летом 1952 года. Этот ошибочный и опрометчивый курс вызвал снижение производства в пищевой и легкой промышленности и привел к принятию мер жесткой экономии, в результате которых благосостояние населения еще больше упало. В докладе даже упоминалась ситуация с рабочим судоверфи, у которого сдохла корова, но тот по-прежнему был обязан сдавать молоко в районный совет! На фоне подобной глупости и некомпетентности, говорилось в докладе, некоторые «нездоровые явления… послужили почвой для волнений и беспорядков, разразившихся в ГДР 17–19 июня». Доклад заканчивался перечислением решительных мер, включающих
464
Полный текст доклада см. в «Document No. 60: Report from Vasilii Sokolovskii, Vladimir Semyonov, and Pavel Yudin - On the Events of 17–19 June 1953 in Berlin and the GDR and Certain Conclusions from These Events, 24 June 1953», в сборнике Ostermann (ed.), Uprising in East Germany, 257–285.
465
The New York Times. 1953. 23 июня. С.1.
По иронии судьбы именно в тот день, 19 июня, когда в немецких городах бушевали беспорядки, состоялась казнь Юлиуса и Этель Розенбергов, осужденных за государственную измену и шпионаж. Это была кульминация запутанного дела, в ходе которого Розенбергов обвинили в том, что они передали СССР информацию об устройстве американской атомной бомбы. Они отказались признать себя виновными, и коммунистические партии по всему миру прославили их как мучеников, пострадавших от американского беззакония. После их казни коммунистическая пресса пыталась использовать эту смерть, чтобы отвлечь публику от жестокого подавления протестов в Восточном Берлине советскими танками. Против этой циничной тактики среди прочих высказался Альбер Камю. 30 июня, выступая на митинге протеста в Париже, он отказался признать моральный паритет между этими двумя эпизодами. «Но если я не считаю возможным, чтобы берлинский мятеж позволил нам забыть Розенбергов, то еще более отвратительным мне представляется то, что люди, называющие себя левыми, пытаются спрятать в тени Розенбергов немецкие жертвы» [466] . Для Камю восстание в Восточном Берлине было самым значительным событием со времен освобождения Франции в 1944 году. Вместе с другими он требовал, чтобы в Восточную Германию допустили международную профсоюзную комиссию. Этот призыв не был услышан.
466
Herbert R. Lottman, Albert Camus: A Biography (New York: George Braziller, 1980), 526.
Однако тучи стали сгущаться не над Ульбрихтом, а над Лаврентием Берией. Вскоре после окончания беспорядков The New York Times со ссылкой на «дипломатические источники» предсказала, что и Берию, и Молотова ждут «серьезные последствия»: Молотова — потому, что «на своем посту он, по крайней мере номинально, ответствен за советскую политику в Германии», а Берию — потому, что «его подчиненные… не смогли выявить и искоренить… разветвленное антикоммунистическое подполье» [467] . Впрочем, Молотов сумел пережить кризис живым и невредимым. Берии повезло меньше.
467
The New York Times. 1953. 23 июня. С. 8.
Всю весну Хрущев искал способ избавиться от Берии. Задумываться над этим он начал еще тогда, когда они все вместе ухаживали за умирающим Сталиным. В своих мемуарах Хрущев припоминает, как предупредил Булганина, что вскоре им придется выступить против Берии. Хрущев был уверен, что Берия захочет вернуть себе контроль над службами государственной безопасности и что, как он сказал Булганину, «это будет начало нашего конца. Он возьмет этот пост для того, чтобы уничтожить всех нас… Надо что-то сделать, иначе для партии будет катастрофа». Далее Хрущев пишет: «Этот вопрос касался не только нас, а всей страны, хотя и нам, конечно, не хотелось попасть под нож Берии. Получится возврат к 1937–1938 годам, а может быть, даже похуже». Зная, что его мемуары будут читать потомки, Хрущев подчеркивал, что его действия против Берии, по крайней мере отчасти, основывались на моральных соображениях, а не только на инстинкте самосохранения. Он пережил Сталина, и теперь ему предстояло пережить Берию [468] .
468
Khrushchev, Khrushchev Remembers (1970), 319.
Будучи главным редактором Правды, Дмитрий Шепилов имел возможность вблизи наблюдать за тем, как новые лидеры готовились к схватке друг с другом. Он понимал, что Хрущев и Берия — два самых честолюбивых соперника из тех, кто остался в живых после смерти Сталина. «Оба жаждали власти», — писал он.
Оба хорошо понимали, что после смерти Сталина механизм единоличной власти не был сломан и сдан в музей древностей. Он сохранился полностью, и нужно было лишь овладеть им и снова его запустить. Как два хищника, они всматривались друг в друга, принюхивались друг к другу, обхаживали друг друга, пытаясь разгадать, не совершит ли другой свой победоносный прыжок первым, чтобы смять противника и перегрызть ему горло. Хрущев хорошо понимал, что среди всего руководящего ядра партии Берия — единственный серьезный противник и единственное серьезное препятствие на пути его вожделений. К тому же этот противник — опасный [469] .
469
Shepilov, The Kremlin's Scholar, 258.
Усиливая контроль над службами безопасности, Берия получал в свои руки огромную власть. Он контролировал охрану Кремля, пограничные войска, тайную полицию и ее вооруженные подразделения, и он же обеспечивал личную безопасность партийного и государственного руководства. По словам Шепилова, Берия держал под контролем «все виды правительственной и другой связи» и знал, как использовать это в своих интересах [470] . Кроме того, еще Сталин назначил Берию куратором проекта по созданию атомного оружия. Под его руководством работали ведущие ученые и инженеры страны, на строительство необходимых объектов было направлено несметное количество заключенных, и его заслугой стало первое успешное испытание советской атомной бомбы в августе 1949 года. К моменту смерти Сталина страна стояла на пороге испытания термоядерного оружия — водородной бомбы. И этот проект возглавлял Берия. Хрущеву нужно было действовать очень осторожно, чтобы Берия, обладавший огромной властью и влиянием, не догадался о плетущихся против него интригах. В противном случае заговорщики рисковали навлечь на себя его месть [471] . К июню Хрущев добился поддержки в операции по устранению Берии со стороны большинства членов Президиума, в том числе ключевой фигуры — Маленкова. Но этого было недостаточно. Чтобы арестовать Берию и охранять его на случай, если подразделения госбезопасности попытаются спасти своего шефа, им нужна была помощь армейских офицеров. Через Булганина они связались с генералом Кириллом Москаленко, командующим войсками Московского района противовоздушной обороны, и маршалом Георгием Жуковым, заместителем министра обороны. Оба согласились оказать содействие. Многие военачальники ненавидели Берию, помня, как в 1930-е годы по надуманным обвинениям были бессудно расстреляны тысячи высших офицеров. Их поддержка сыграет решающую роль в успехе заговора.
470
Там же. С. 263.
471
Хрущев рассказывает о сговоре против Берии, в книге Khrushchev Remembers (1970), 323–341.
Все началось утром 26 июня в Кремле. Булганин, будучи министром обороны, сумел добиться, чтобы небольшая группа легко вооруженных старших офицеров смогла пройти в Кремль, охраняемый верными Берии частями. В кабинете Булганина их встретил маршал Жуков. Булганин и Хрущев объяснили стоявшую перед ними задачу: нужно было арестовать Берию прямо на заседании Президиума, как только они получат сигнал. Затем их проводили в приемную, из которой три отдельные двери вели в зал заседаний и кабинет Маленкова.
Маленков как председатель Президиума ЦК КПСС открыл заседание поразившим всех заявлением, что главным вопросом повестки дня будет деятельность Берии. По мнению Маленкова, Берия «хотел поставить МВД (Министерство внутренних дел) над партией и правительством… для осуществления своих преступных антисоветских целей… Органы МВД занимают в государственном аппарате такое место, которое дает огромные возможности для злоупотребления властью». Кроме того, своими попытками настроить членов Президиума друг против друга Берия грубо нарушал принципы «коллективного руководства», а во время недавних двусторонних переговоров с лидерами Венгрии и Восточной Германии Берия вел себя оскорбительно. Марк Крамер изучил множество документальных источников о том заседании и пришел к выводу, что первоначальные обвинения Маленкова «были весьма расплывчатыми, надуманными или недостаточно обоснованными», как будто Маленков и остальные члены Президиума, понимая, что им нужно избавиться от Берии, не могли решиться инкриминировать ему действительно совершенные им злодеяния.
Затем Маленков полагал, что в наказание за допущенные нарушения Берию следует лишить ряда высоких постов, включая пост министра государственной безопасности, заместителя председателя Совета министров и руководителя проекта создания ядерного оружия. Все еще не желая требовать ареста Берии, он предложил назначить Берию министром нефтяной промышленности — это была важная роль в руководстве страной, но совсем далекая от силовых рычагов.
Сформулировав первоначальный набор обвинений, Маленков призвал других членов Президиума выступить с критикой Берии. Некоторые вспомнили, как Берия пытался выдвинуться за их счет еще при жизни Сталина и как он использовал свое «привилегированное положение» главы госбезопасности для того, чтобы подорвать позиции других членов руководства. Как и ожидалось, самым прямолинейным оказался Хрущев. Он выдвинул «конкретные обвинения с личными оскорблениями и нецензурной бранью» [472] .
472
Mark Kramer, «Political Succession and Political Violence in the USSR Following Stalin's Death», в сборнике Paul Hollander (ed.), Political Violence: Belief, Behavior, and Legitimation (New York: Palgrave Macmillan, 2008), 69–92. В рассказе о собрании 26 июня и прочих обстоятельствах падения и ареста Берии я опираюсь на эту статью.
С начала заседания прошло более двух часов, когда Маленков наконец нажал на скрытую под столом кнопку вызова, подав сигнал Жукову, Москаленко и их людям. Они вошли в комнату сразу через все три двери, чтобы предотвратить возможную попытку бегства. Под дулом пистолета Берия был задержан. Во время личного досмотра в его кармане был найден клочок бумаги, на котором он красным карандашом несколько раз написал слово «тревога». Вероятно, он надеялся как-то передать этот призыв о помощи своим людям [473] . Берию быстро увели в отдельную комнату, где вся группа оставалась до вечера, дожидаясь, пока сменится караул и Берию будет проще вывезти из Кремля. Чтобы еще больше затруднить попытку побега, у Берии отобрали ремень и срезали пуговицы на брюках, которые ему теперь приходилось поддерживать двумя руками, — унизительное и эффективное средство предотвращения внезапных действий. По приказу Москаленко в Кремль в специальных лимузинах министерства обороны провезли тридцать хорошо вооруженных солдат. Как только они взяли Кремль под контроль, Москаленко посадил Берию в один из этих автомобилей, после чего тот в сопровождении вооруженной охраны был доставлен в камеру в тюрьме Лефортово. В обстановке тревожной неопределенности, царившей вокруг операции, войскам был отдан приказ стрелять в Берию, если он попытается бежать или если попытаются вмешаться сотрудники МВД. Через несколько дней Берию под усиленной охраной перевезли в подземный двухэтажный военный бункер недалеко от Москвы-реки. На это время в город были введены подкрепления, в том числе, по данным разведки США, «двенадцать бронетранспортеров, двадцать боевых танков Т-34, двадцать три самоходные артиллерийские установки и сорок восемь военных грузовиков» [474] . Бункер, построенный под небольшим яблоневым садом, был настолько секретным, что даже Берия не знал о его существовании.
473
См. Amy Knight, Beria: Stalin's First Lieutenant (Princeton: Princeton University Press, 1996), 198. В этой книге дается яркое описание ареста Берии.
474
Цит. по: Kramer, «Political Succession», 90.