Последние каникулы, Шаровая молния
Шрифт:
– Спи, спи,- глупо шептал он ей в ответ на неровное дыхание, трогающее его лоб. И неожиданное сильное тепло от ее близкого тела и повторяющееся: "Спи, спи!.." - утишили бег его сердца, разгладили озабоченное лицо, дали покой - он уснул.
Сквозь сон чувствовал, как она брала его руку, смотрела на часы, и на эти секунды просыпался, странно счастливый, и опять падал в сон, теплый и легкий, как в детстве. А на рассвете, приподняв голову, с блуждающей счастливой улыбкой громко спросил: "Куда ты?",- и успокоенный ее "Спи! Спи!", зарылся в подушку, довольный всем миром, собой, прошлым и будущим - до того мгновения, когда, уже встав, вдруг ясно осознал,
Он суетливо умылся, побежал на кухню, повертелся там, преданно заглядывая Оле в глаза, предупредительно берясь помочь во всем подряд - лишь бы оказаться нужным,- и со страхом видел, как замыкается Олино лицо, как тает и исчезает еще на рассвете бывшая в ее глазах теплота.
И потом много дней Оля была, с ним странно холодна и пристально рассматривала его, словно изучая, подозрительно; а он казнился и все искал, в чем он провинился.
...Так странно было лежать в почти полной тишине, в полумраке, казалось, единственным бодрствующим во всем мире, и ворошить слова, воспоминания - о школе, о доме, о студенческих своих буднях,- все сплеталось в какой-то клубок, путаный ворох незначительностей, и звенела пустота в голове. Тогда Вадик начинал злиться, вздыхал, ворочался. Выбирался на порожек медпункта, на прохладу зеленой зари. И вид палаток и обросшего травой здания столовой возвращали его к настоящему.
"Ну что тебе надо?
– вопрошал он себя.- Ну спи! Когда-нибудь ты будешь мечтать о таком времени, о такой свободе: никаких забот, никаких проблем еще нет. Дурак, у тебя же каникулы! Отдыхай!"
Он возвращался на раскладушку, она скрипела, и всегда приходило воспоминание о той ночи, когда здесь спала Оля, и Вадик начинал думать о ней, о том, как она переменилась, и рано или поздно додумывался до: "Она приручала меня - на всякий случай, вот и все! Из боязни, что я буду стараться комиссовать ее, из перестраховки. Подразнила, а я клюнул... Разнежился..."
Ему становилось тошно и стыдно - вспоминал свои торопливые поцелуи и вздохи, сюсюканье, ох!.. Тогда он плотно закрывал глаза, пминал голову в подушку, и тут сон, спасительный сон, короткий и темный, обрушивался на его горячий висок.
Даешь областную спартакиаду ССО!" - уже второй день висел на двери столовой плакатик. И дождик все норовил смыть с него краски.
Автобус прибыл в пять утра. На пустынном мокром шоссе, облитый розовым светом поднимающегося солнца, он всем показался если не символом предстоящих радостей и удовольствий, то хоть их обещанием. И пока шли через мокрое поле, стараясь не очень сильно перепачкать обувь, и толпились вокруг автобуса, поджидая отставших девчонок и комиссара, все поглядывали на еще чистое небо, надеясь на удачу с погодой - дожди уже утомили.
Через три часа скорой, под песни, езды по дорогам они очутились в каких-нибудь тридцати километрах от Москвы, в знаменитом орденоносном совхозе-миллионере - небольшом современном, городке, чьи улицы выходили прямо в широкие, загибающиеся за горизонт, ровно колосящиеся поля.
Когда подъезжали, услышали гул, гам, усиленные репродукторами песни, и оживились. А в самом городке, переполненном .стройотрядовцами, на центральной площади, забитой автобусами, машинами, расцвеченной флагами, вымпелами, ходуном ходившей от снующих по ней фигур, от напряженной оглушительной музыки, хохота, криков, отряд прилип к окнам.
Приказав всем оставаться на местах, командир ушел на разведку и скоро вернулся, неся в охапке кучу флажков на длинных древках, а в зубах
– Час на разгул,- сообщил он ребятам,- а потом все собираются на стадионе. И чтобы кучно сидели! Штаб пойдет со мною в клуб. А ты, Юра (и Юра Возчиков поднял голову), изобрази что-нибудь: конкурс тут на газету "Молнию". Ну, вольно! Разойдись!
– скомандовал он шутливо.
Ребята бросились в распахнувшиеся дверцы. Вадик оглянулся на Олю, оставшуюся в автобусе с Юрой и Таней.
В фойе клуба выяснилось, что для каждого члена штаба есть дело, для Вадика, например, дежурство в медпункте.
Сашка Шимблит - знакомый еще по институту аспирант одной из кафедр, а здесь начальник, врач районного штаба ССО - сразу же и направил Вадика:
– Заступи первым, а я быстро тебе подмену организую. Надо нам с тобой поговорить, ты не потеряйся потом.
Вадик осмотрел помещение, проинспектировал аптечку. Пожилая медсестра выдала ему чистый, отглаженный халат, и, облачившись в него, Вадик почувствовал себя очень уютно: знакомо пахло, ожидалась знакомая работа, и он был ко всему готов. Приоткрыв дверь, чтобы подглядывать в фойе, где все время была веселая суета и шум, Вадик обшарил письменный стол, нашел затрепанную книжку без обложки и первых страниц, и когда ему наскучило смотреть на беготню ребят, взялся за роман, начавшийся для него так: "...не знала, как и где они теперь встретятся и как поведется разговор и что он скажет или спросит, но твердо знала то, что скажет сама. Время шло неторопливо. Конечно, куда ему спешить?.." - но тут в дверь зашли коллеги во главе с Сашкой, поделили дежурства, и Вадик сдал пост и унес с собой книгу: начало ему понравилось.
Сашка потащил Вадика на второй этаж клуба, завел в тихую комнату, уставленную запертыми книжными шкафами.
– Как дела? Вид у тебя неплохой. Загорел. И похудел, что ли?
– Нормально у меня все. Кто тут из наших?
– Коля Суворов, Томка...
– Мне бы с Колей побеседовать!
– Вадик ухмыльнулся.- Он ко мне в отряд двух госпитальных пациентов взял!.. Представляешь...
– Я в курсе. Мы таких десятка два допустили. Надо, Вадик, надо! Права свои знаешь? Комиссуй, если видишь, что ребята не справляются. Слушай! Я сегодня в Москву еду, хочешь со мной? Присоединяйся. Насчет твоей темы поговорим. Не забыл еще науку?
– Не забыл.- Ему очень хотелось съездить в Москву, заглянуть домой.- Если отпустит меня командир... Я бы с удовольствием.
– А что, у тебя с ним нет контакта?
– Все делим сферы влияния. Да ладно! Где тебя найти?
Вадик побежал на стадион, забрался на верхние ряды трибуны, попытался разглядеть, где сидит отряд, и понял, что это безнадежное занятие: одинаковая форма уничтожила малейшие различия, и сейчас казалось, что на стадионе один большой отряд, разделившийся на группки, болеющие за разные команды.
Как раз начинались соревнования каменщиков. Перед каждым участником стояло ведро с раствором, лежала кучка кирпичей, и диктор по радио объявил, ,что тот каменщик, кто быстрее и качественнее сложит столбик из кирпичей, получит приз, а команда -^ четыре очка.
После гонга каменщики судорожно заработали руками и под все нарастающий вопль стадиона, свист, и отчаянные крики за какие-то считанные минуты сложили столбики для будущей эстрады.
Командир получил четвертое место - одно очко, и, смеясь и крутя головой, раздавая тычки и отбиваясь от них, пробирался по рядам. Проследив за тем, куда он пошел, Вадик увидел отряд и устроился неподалеку.