Последние каникулы, Шаровая молния
Шрифт:
– Смотри - лейтенант!
– усмехнулся отец.
Маша, сестра Вадика, пришла в двенадцатом часу, когда Вадик, разомлевший от ванны, вкусной еды, коньяка и просто от ласки, уже задремывал на диване, чем вызвал обмен мимолетными улыбками между отцом и мамой. Машке весной исполнилось двадцать лет. Она переходила на третий курс Строгановского училища, и стиль изящного и элегантного беспорядка, который культивировался там, она уже сделала стилем своей одежды, манер и домашней обстановки и, как
Она звучно чмокнула Вадика в нос, растрепала ему старательно расчесанные волосы и принялась за расспросы, при этом она совершенно не обращала внимания на сонный вид брата.
– Ну, братан,- говорила она, например,- а девушки там есть?
– Есть,- слабо отзывался Вадик.- И девушки там есть, как им не быть!
– Тогда тебе надо бы усы отпустить,- сразу решила Машка.- Входит в моду - раз,- она загибала пальцы,- экономично - два, и для врача усы - шарман! Мам, скажи Вадьке, чтобы он усы отпускал. Такие пушистые-пушистые!..
– Что-то ей усы стали нравиться. Неспроста,- из предосторожности закрываясь подушкой, прокомментировал Вадик, но Машка не задерживалась на мелочах.
– У меня есть идея. Я беру твой кооператив и селюсь там с подругой. Она - вот такая девка! А ты, как морально неустойчивый и малокоммуникабельный, остаешься под родительским крылом. Даже - крыльями! Иначе ты, Вадька,- она трепала Вадика за нос, уши быстрыми сильными пальцами,- будешь типичным старым девом с комплексом кухонной неполноценности.
– Марья!
– сказал отец.- Этот вопрос решен окончательно.
– Хорошо! Но ты разрешишь мне рисовать на твоей шикарной лоджии? Там мощный вид, правда, папка?
– Да!-встрепенулся Вадик.- А как дела с кооперативом?
– Обещали к ноябрьским праздникам дом сдать.
– Я рублей триста заработаю,- обстоятельно сказал Вадик.- На мебелишку.
– Богатый,- насмешливо протянула мама.- Съездишь к морю.
– Вадьк!
– опять затеребила его Машка.- В твоей деревне нет никаких народных промыслов?-
– Окромя браконьерства, нет. Но мы с егерем дядей Сашей...
– А икону почерней достать нельзя?
– Спрошу у одной бабуси с радикулитом.
– Спросишь, честно?
– Оставь ты его, Марья,- сказал отец.- И идите-ка вы оба спать. Ваде вставать в пять утра.
Они жили в двухкомнатной квартире, которую отец получил еще в пятидесятом году, и Вадик с сестрой делили большую проходную комнату, хотя как-то случилось, что чаще всего вечерами все собирались в маленькой родительской комнатушке.
Вадик подождал, пока Маша улеглась, и, разложив кресло-кровать, лег с твердым намерением на вопросы не отвечать, а
– Расслабляешься?
– проворчала Маша.- А меня так и не научил, обормот.
– Машк!
– вполне миролюбиво спросил Вадик.- Какое сейчас самое модное ругательство, а?
Она долго думала, молчала, потом откликнулась:
– Волосан... А что?
– Волосан ты, Машка!
– сказал Вадик и получил очень точно (в чем сказывалась большая практика) подушкой по голове.
Машка царила в семье. Если в Вадике с самого детства проглядывали черты характеров и отца и мамы, но больше матери, то Машкин характер, казалось, не имел в семье аналогов.
Еще на четвертом курсе, рисуя в кружке на кафедре неврологии свое генеалогическое древо и собирая оставшиеся в памяти родни сведения о пристрастиях предков, Вадик был весьма заинтересован: все укладывалось в схему, даже определился внутрисемейный круг профессий, но Машка выпадала из него. Разгадку ему принес разговор с мамой. Вадик всегда полагался на ее серьезные и четкие заключения кристаллографа. Она сказала:
– Машка! Это же вылитый отец! Тот отец, который не состоялся из-за трудного детства. Прозрачность и твердость, Алмаз. Только отец без блеска, а Машка с блеском.
Вадик знал, что отец подростком ушел на войну, работал в госпитале, потом окончил Военно-медицинскую академию, одним из первых изучал лучевую болезнь, стал признанным авторитетом, но не хватало ему чего-то, чтобы легко написать диссертацию, оказаться на виду... Поэтому он обиделся за отца, когда мама сказала "без блеска", и спросил:
– А я?
– А что -ты? Ты - внушаемый, как и большинство, мужчин,- лукаво улыбнулась мама.- Я тебе не скажу. Ну, чтобы тебе не была завидно... пока ты у нас, мм-м... гранит. Основательность, твердость!.. Ну, что ты, Вадик!-Мама обняла его.- Все эти сравнения - чушь! Не переживай, сыночек! Ты тоже способный, умный... Но послушай! Есть граниты, которые несут золото. Маленькие частички. И все главное золото мира - не самородки, а эти маленькие кусочки, пылинки, зернышки. А золотом платят за все- и за алмазы тоже. Ты тот самый гранит.
"Но" - осталось. И каждый раз, сравнивая себя с сестрой, оглядываясь на отца, маму, Вадик спотыкался об это "но".
Однажды он спросил:
– Мам, как ты думаешь, отец счастлив?
– А что такое счастье, сыночек? Если счастье - это равновесие в жизни, самоуважение, которое опирается на весь мир: на чувство безопасности, на любовь, на здоровье, на чистую совесть - то да, он счастлив. Но почему ты меня спрашиваешь об этом, спроси папу!
– Но ведь ты его жена и, наверно, знаешь его лучше, чем все другие?