Последние каникулы, Шаровая молния
Шрифт:
Надежда поставила перед Вадиком тарелку с яичницей, редкое в отряде блюдо, и он соблазнился, взял вилку.
– Вадик - доктор замечательный,- подходя к столу с зеленой поллитровкой, встрял дядя Саша.- Сам себе работу ищет! В другие деревни бегает. Тут был случай,- нараспев сказал он, прищуриваясь на стаканчики.- Поправимся?.. Схватило меня - помираю! Сердце из груди выпрыгивает - Ну, поехали!..
– Дядя Саша продышался, понюхал корочку, подождал, покуда гости кусок в рот возьмут.- В зобу дыхание у меня сперло, думаю - все, мальчик, кранты! А он прибегает - ка -ак даст мне в под-дых! И все.- Дядя Саша обвел всех глазами, в которых дрожали слезы.- Теперь здоров! В тот же день рыбы полное
– это же умереть можно! В соседнем селе, Василькове, у одного кулака- Охлопьев его фамилия, он и староста церковный и вообще...- Дядя Саша таинственно подмигнул.- У него во-от такой кобель в саду сидит, то есть сидел, значит. Верно говорю, Вадик? Кобель этот запах горькой ни на дух не. переносит - звереет! А был он на во-от такой цепи. А один чудак выпил - он к Охлопьеву в гости пришел по неизвестному нам делу - решил храбрость показать: погладить его, сахару дать. И через забор - не успел Охлопьев крикнуть - шасть!
– Дядя Саша выдержал паузу и, прикрывая глаза, уронил: - Шестьдесят ран на теле!
– Пятьдесят одна,- поправил Вадик,- и лишь два укуса, остальное - поверхностные порезы. Не прибавляй, дядя Саша.- Чувствовал он себя неуютно.
– Молчи! Кровью истекает чудак этот, но храбрится. А Охлопьев в панике - гость умрет, гляди! Крозищи-то!.. Ну, кобеля впятером связали, в коляску мотоциклетную свалили и спрятали в хитром местье. Но,-дядя Саша пригрозил Охлопьеву вилкой,- мы то место сыщем и оштрафуем! А Вадик, доктор наш замечательный,- дядя Саша вдруг всхлипнул, - всего чудака зашил, бинтами обернул и в город отвез. Живет, говорят, чудак-то этот.
– Ну, дядь Саш!
– вмешался Вадик.- Не зашивал я его. Скажешь, а меня под суд потянут. Шить-то нельзя. Да и нечем было.
– Да, веселая жизнь,- раздумчиво произнес Ильичев, нянча в руке стаканчик.- Ну, профессура; давайте выпьем за практикующих, молодых и старых, которые и есть медицина. Вам - тоже пить!
– приказал он Вадику.- И не врите, будто не умеете.
Вадик хорошо делал уколы - напрактиковался у отца в госпитале,- поэтому больной облегченно вздохнул и, с благодарностью посмотрев на Вадика, сказал громко:
– Знаете, иногда так впорют, что неизвестно, где болит сильней - в черепе или в заднице.
– Я зайду часика через два,- отступил к двери Вадик.- Не прощаюсь.
Его проводили до дверей. А через два часа (больше он, как ни пытался, не выдержал), под сильным дождем прибежав в дом, он застал больного уже сидящим на кровати с расслабленным, порозовевшим лицом. Он возражал одному из собеседников, молчаливому, нескладно выглядевшему в куртке и закатанных черных брюках.
– ...Но, ближайшие пятьдесят лет - наши: медиков, биологов. Техника и все эти ухищрения, о которых вы говорили, быстро исчерпают запасы знаний и появится, уже появилась, необходимость шире взглянуть на человека.
– По-новому,- подсказал кто-то.
– По-старому! Мы - частица Вселенной, малая, даже ничтожная, но часть целого. А вырвали человека из этой системы, вырвали Землю... А, доктор! Спасибо, кажется, миновало,- сказал он.- Теперь хоть до дома доберусь. Сейчас тронемся.
– А вы за рулем? Не стоило бы!
– Выхода другого нет,- объяснил Ильичев.- Я без прав, кто ж его машину поведет? Здесь ее оставить разве что, а? Через неделю вернемся.
– У меня в среду самолет на Новосибирск,- усмехнулся больной.- Не хватало мне только сейчас свалиться!
– сердито произнес он, имея в виду что-то такое, о чем все знали; ему сочувственно покивали головами.
– У меня есть такая штучка - папазол,- убирая тонометр, пробормотал Вадик.- Ну, все: давление - норма.
– Отлично!
– отозвался Агеев.-
– Я умею водить,- сказал Вадик,- только права дома. Но до шоссе права не нужны...
– Слушайте!
– подал голос молчавший солидный дядечка, собеседник больного.- Слушайте, кого ваш институт готовит? Универсалов? Образцово-показательных специалистов? А может, вы все подстроили, а?
– засмеялся он.
– Ну, Вадик, объясните замминистру про приказ,- улыбнулся Ильичев.- Ладно, я. Был такой приказ по нашему институтскому комсомолу: врач обязан уметь водить транспорт, прыгать с парашютом и...
– Делать двадцать манипуляций,- подсказал Вадик.
– Которые, замечу, врачи, как правило, делать не умеют,- повысил голос Ильичев.- Было такое. Я теперь вспомнил. При прежнем ректоре,- этим он что-то объяснил заместителю министра.
...Вадика поставили в центр колонны, чтобы можно было помочь, если у него что-то не получится. Но получилось, хотя он очень волновался - не водил прежде "Волгу", такую тяжелую и инертную в сравнении с теми разбитыми "Москвичами", на которых он накатывал обязательные часы.
На шоссе колонна остановилась, поджидая больного. Моторы негромко урчали под мокрыми капотами, от них поднимался пар.
– Пойдемте, встретим Сережу,- предложил Вадику Ильичев.
Дорога, та дорога, которая привела когда-то,- давно ли?
– Вадика и Олю в рощу, была черной, липкой, пришлось идти по краю нежно-зеленой пшеницы, в которой путался туман. Ильичев поднял голову, снял берет и глубоко задышал. Небо было низкое, серое, но не ровно серое, а с пестротой, с черным - от туч, белым и пушистым - от облаков и даже нежно-голубым, маленькими клочками рассеянным по горизонту и над головой.
– Ах, чудо какое!.. И в ненастье!
– удивился Ильичев.- Ловите эти минуты, Вадик. Все потом будет, а вот этого - нет. Некогда будет взглянуть. Станете вот так, как мы сегодня, наскоком, выбираться к какому-нибудь своему дяде Саше, радоваться отсутствию полировки и паласов, радоваться дождику, который льется за шиворот, запаху воды. Потянет вас в тот лес, в это поле, и даже то, что сорвалась рыбалка, запомнится крепче, чем, если бы она состоялась. Нарушится система "постановили - выполнили". Вон, видите, Сережа идет! Понимаете, Вадик,- заторопился он сказать что-то важное,- вот он заболел на наших глазах; ей-богу, все заволновались, всполошились. А будь это в городе? Я бы узнал об этом через месяц, ну, посочувствовал бы, но так, как сегодня,- нет! Так что, пока вас не затянуло, а это обязательно должно будет случиться, Вадик, кажется, вы из активных, а, значит, работяг,- он обернулся, посмотрел на Вадика,- копите в себе память о таких минутах, это будет как эталон в последующем. Я вам как физиолог говорю... Как ты, Сережа?
– Ильичев заспешил навстречу больному.- Терпишь?
– Спасибо большое!
– пожимая руку, сказал Вадику чуть задыхающийся больной.- Вполне дееспособный. Давайте на прощание познакомимся по форме. Может быть, когда-нибудь... Кириллов Сергей Викторович!
– назвался он.- Что?
– Я читал ваши книги,- пролепетал Вадик, краснея, потому что в эту минуту происходило невероятное: он стоял на мокром поле в сотне километров от Москвы и тряс руку недосягаемому, невозможно далекому академику Кириллову, о котором он столько слышал, работы которого он читал, восхищаясь его идеями и волнуясь от их красоты,- последние два года с того памятного заседания студенческого научного кружка, когда им рассказали впервые о новом направлении в медицинской генетике.