Последние первые планетяне

Третьяков Павел

Между тем из всех, кто прямо или косвенно знал о тайной операции Призраков, только Николай Давыдов никак не мог добраться до раскопок, чтобы взглянуть на проделанный труд воочию. Из-за глубокой тоски, одолевшей его после расставания с Бобби, старшина проводил немало времени в бесплодных раздумьях касательно того, верно ли поступил, иными словами, во внутренних спорах с собственным эгоизмом, и потому не успевал многого, что при прочих обстоятельствах уже давно было бы сделано. Так, наконец подыскав себе в городе пристойное жилье, – а жизнь в общинном доме уже порядком осточертела Давыдову, – он тем не менее не спешил меблировать его и обустраивать. Это заметно

злило Камиллу, поскольку она надарила старшине на новоселье целую гору сборного гарнитура. Николаю пришлось признать, что его руки не доберутся до него в ближайшем будущем, а потому он переселил к себе Лектора ради помощи по хозяйству. Андроид был вовсе не против посожительствовать с человеком.

Ничуть не большего прогресса Николай добился и в отношении новичка, выписанного Большим Кольцом. Если двое других офицеров освоились быстро, то юный идеалист норовил вляпаться в неприятности на каждом шагу. Давыдов вынужден был нянчиться с парнем, как с сопляком, попутно переживая, чтобы тот не пронюхал о серой морали местных законников. Все это свинцовым грузом нависало над головой старшины, норовя сорваться с тонкого троса в любую минуту.

Николаю хотелось отвлечься на что-то не касающееся службы. В один из выходных он наконец принял приглашение Констанции посетить раскопки.

Старшина выехал из дому вскоре после заката. Стоило пересечь окружную магистраль, полицейский байк потонул в иссиня-черном просторе пустоши, точно камешек, брошенный в ночное небо. За городом воцарилась непроницаемая тишина. Мерное жужжание электроцикла казалось ревом стартующего с поверхности космического корабля, а все мысли, беспрестанно роящиеся в голове – какофонией голосов целого мегаполиса. Офицер тем не менее плавно, не сбиваясь, рассекал вечерний полумрак, все дальше уносясь прочь от Борей-Сити. В последнее время такие поездки за город, одинокие вояжи по бескрайним просторам степи, стали носить медитативный характер.

С Констанцией условились пересечься за хребтом, на стороне Сима, почти в километре от злополучной шахты. Николай промчал мимо погоревшего лагеря и не повернул головы, как будто это место не значило для него ровным счетом ничего. Когда он подъехал к условленной точке, где никто не мог увидеть их вместе, женщина уже поджидала офицера. Она облачилась сегодня в один из тех темных балахонов, в которых Призраки совершали рейды, и, оставаясь в стороне от света автомобильных фар, была практически неразличима в полутьме. Собственно, Давыдов, остановившись, сперва услышал ее голос и только затем увидел знакомую.

– Пересаживайся, – бросила та старшине, показавшись из мрака. – Дальше повезу сама.

Николай не спорил и заглушил мотор.

Пока взбирались по серпантину к лагерю, по большей части говорили о всякой чепухе. Констанция поведала уморительную, по ее мнению, историю, имевшую место несколько дней назад на раскопках. Компания юных старателей, трудившихся в грузовом отсеке, взволновала лагерь небылицей, будто в обломках корабля водится привидение. Они пробивались в один из закрытых блоков, до которого, очевидно, не успели добраться люди Моргунова, как внезапно за массивными стальными воротами, крепко-накрепко запертыми уже не одно столетие, стали доноситься престранные звуки и будто бы даже человеческая речь. Помимо того, что это было крайне иронично, что Призраки натолкнулись на призрака, явление казалось еще и непомерно жутким. Ворота не удавалось открыть несколько дней кряду – они прилично повредились при падении, – и все это время рабочим приходилось слушать доносящиеся с другой стороны

вой, скрежет и пронизывающие до мурашек голоса. В конце концов кому-то в лагере пришла идея перекрыть подачу электричества во вспомогательные помещения шаттла. Разумеется, шум из-за ворот немедля прекратился. Когда Призраки пробились через полутораметровую преграду, оказалось, что в дальней части грузового отсека оборудовано своего рода жилое помещение – небольшой палаточный лагерь, по всей видимости, теми, кто спускался на планету нелегально или вперед очереди. Ушлые «зайцы» во время полета подсоединились к энергосети корабля, и питали от нее печки, рефрижераторы, экраны, словом, все, что помогало переживать недели в томительном ожидании посадки.

Крушение застало их врасплох. Бедолаги до последнего не понимали, что происходит – если кто-то чудом пережил аварию, наглухо затворенный отсек все равно стал им последним пристанищем или, говоря проще, могилой. Все их наследие свелось к тому, чтобы перепугать группку фронтирцев, откопавших корабль столетия спустя. Когда Призраки вернули питание, пережившая катастрофу техника ожила: зажужжали старые механизмы, один из компьютеров принялся проигрывать запись – наверное, аудиоспектакль. В какой-то мере там действительно было заперто привидение – призрак давным-давно утерянного прошлого.

Пускай женщина рассказывала ту историю, заливаясь горьким смехом, Давыдов нашел ее скорее печальной, нежели забавной. По-видимому, старый добрый западный цинизм здесь давал о себе знать. Констанция все же являлась таким человеком, который, видя перед собою бездыханное тело, способен только с фатализмом опытного патологоанатома заключить, что клиент решительно мертв. Рассуждения о прошлом, несбывшихся мечтах и неоправдавшихся надеждах было не в ее компетенции и даже не в ее привычках. Николай смотрел на подобные ситуации иначе. Он отчаянно цеплялся за чужие жизни, будто они еще что-то да значили.

За этой чудной историей незаметно пролетел подъем по склону хребта, и в следующий раз, как старшина высунулся из вездехода, они находились уже так высоко над фронтирской пустошью, что впору было пригнуть голову, боясь задеть макушкой стремительно чернеющий небосвод. Давыдов приподнялся на сиденье и глянул через плечо на север – там, у основания хребта, вновь проклюнулись неясные очертания сгоревшего лагеря. С верхотуры все казалось таким крохотным, словно это было вовсе не рабочее поселение, а лишь палаточная остановка, наспех разбитая заблудившимися впотьмах бойскаутами.

Женщина приметила напряженный взгляд спутника. Не будучи уверенной, над чем тот размышляет, она тем не менее отвлекла Николая:

– А вы недурно выдумали… – выкрикнула женщина, ускоряясь на более-менее прямом подъеме, – опечатать шахту! Мои люди следят за входом, но пока никто не суется! Славно! В последнюю очередь хотелось стычек с вашими!

Давыдов уселся обратно в кресло и неопределенно потряс головой.

– Идея Леонова! – отозвался он. – В таких делах он – мастак!

– Он *ничего*!

– Сергей переменился после отставки! К счастью, у него осталось влияние в городе! Он надоумил мэра опечатать шахту… подстраховаться на случай, если объявятся наследнички! – Николай запнулся, как бывало всегда, когда представлял встречу с этими таинственными, но, очевидно, злыми на всех людьми. – Чтобы не было претензий к рудной компании! – впрочем, продолжил старшина. – Мол, ничего не разворовано! Нам только важно было, чтобы никто не наткнулся на проход к шаттлу!

Нырнув в очередной поворот, Констанция рассмеялась: