Последний бой Лаврентия Берии
Шрифт:
– Да что он делает? Совсем …?!
Только что дорога впереди была пуста, а теперь на них во весь опор, слепя фарами, мчался грузовик. Шофер бросил машину впритык к домам, остановился, грузовик – теперь было видно, что это «студебеккер», – пролетел мимо, послышался визг тормозов. Водитель вынул из-под сиденья разводной ключ.
– Пьяный, скотина! Ну, я его сейчас! Разрешите, товарищ майор, побеседовать?
Павел оглянулся – «студебеккер» разворачивался посреди пустой улицы. И тут свет уличного фонаря блеснул на чем-то таком, чего в кабине грузовика не должно было быть, и он даже не увидел – ощутил, что в открытое окно кабины высовывается рыльце ручного пулемета. Он схватил шофера за ворот, швырнул обратно на сиденье.
– Вперед! – закричал он. – Уходи в переулки!
К чести водителя, тот мгновенно понял, что к чему, и рванул с места, как на фронте. Широкая пустая улица простреливается полностью, здесь у них нет шансов, а в переулках они будут в безопасности – неповоротливый грузовик не угонится за юрким «Мерседесом». Однако это понимали и те, кто сидел в «студебеккере», и заканчивать разворот не стали. Штабная легковушка уже поворачивала, когда сзади дятлом простучал немецкий МГ-34, и улицу прочертил пунктир, закончившийся фонтанчиками асфальтовой крошки возле самых колес. Трассеры!
– Из машины! – дико заорал Павел и рванул ручку двери. – Во двор!
Вторая очередь достала «Мерседес» на входе в переулок, со звоном посыпались стекла, его круто развернуло, и на этом бешеном развороте Короткова выбросило наружу, а машина в нескольких метрах от него влепилась задом в дом и в то же мгновение взорвалась. Огненный вал накрыл майора, швырнул на стену, сверху посыпались осколки стекол. Он вскочил – кажется, цел, а проверять времени нет, – огляделся: рядом, в нескольких метрах, чернела арка двора. Не думая, на одном инстинкте преследуемого зверя, он бросился туда. Во дворе уже открывали окна, тревожные голоса перекликались: «Товарищи! Что случилось? Война?!»
Павел метнулся в ближайший подъезд, который, к счастью, был всего в двух метрах справа, кинулся вверх по лестнице, на площадке увидел окно и успел сообразить, что выходит оно в соседний двор, где темно и тихо. Он выбил стекло, выскочил наружу, с запозданием подумав, что если сломает ногу, тут ему и конец придет. Однако обошлось. Двор, еще один двор, который вывел снова на Сретенку. На той стороне улицы его искать не станут. Во всех окнах тоже смутно белели лица людей – спокойно, Пашка! Ты должен не бежать, а идти, быстрым шагом, ты не убегаешь, а просто ищешь телефон, чтобы вызвать милицию… Черт, почему так холодно, ведь лето на дворе? Холодно, и в то же время лицо, спину, руки отчаянно печет… ну это понятно, обожгло, когда взорвалась машина, а вот почему холодно-то?
Он не думал, куда идет, однако выручило какое-то двадцать шестое чувство, инстинкт, который вел туда, куда было нужно. Когда Павел, тяжело дыша и хватаясь за стену, наконец остановился, он увидел перед собой табличку с названием улицы: «Лялин переулок». До двадцать второго дома было совсем недалеко. Он прикинул расстояние и свернул в проулок, чтобы выйти с другой стороны, не маячить целый квартал на пустой освещенной улице, тем более в таком виде. С ним творилось что-то неладное, воздуха совсем не было, колени подгибались. Ранен, что ли? Ничего, раз ноги целы, значит, доберемся. Вот и нужный дом, теперь совсем немного осталось, только найти квартиру. Он нажал кнопку звонка – раз, еще раз, и еще – пока не услышал женский голос.
– Кто там хулиганит?
Что велел сказать Берия? Еще забыть не хватало… Ах, да…
– Я от Николая Петровича…
Если не откроют, будет плохо… Но дверь отворилась, в проеме мелькнуло милое личико, рыжие волосы. Женщина смотрела на него странно, с ужасом, за ней был смутно виден мужчина с пистолетом в руке.
– Я от Николая Петровича… К Привалову…
– К Привалову? – переспросил мужчина. – Черт… интересно!
– Сережа, пожалуйста, не чертыхайтесь, – беспомощно прошептала женщина. – Не надо звать нечистого…
– Входите! – сказал тот, кого назвали Сережей. – Быстрей…
Павел вошел и, должно быть, потерял сознание, потому что больше ничего не помнил. Очнулся он уже под утро от нестерпимой боли. Он лежал на диване, раздетый догола, ничком, так что видел только белую простыню с бурыми пятнами да маленькую женскую руку с чем-то белым, вроде свернутого бинта. Болело все – плечи, руки, спина, даже ноги, а больше всего лицо и шея. Он корчился, пытаясь увернуться от руки, причинявшей еще большую боль, хотя больше, казалось, было невозможно…
– Вы только не кричите, пожалуйста, – повторяла женщина. – Нельзя кричать, соседи услышат. Мы скоро вас увезем, потерпите, хороший мой, потерпите немножко…
– Маша, дайте ему морфий, – услышал он мужской голос.
А ведь он что-то должен… Лаврентий Павлович ему говорил…
– Мне надо рассказать… Привалову…
– Говорите, – наклонился к нему мужчина. – Я Привалов.
И Павел принялся рассказывать. Кудрявцев склонился совсем низко, пытаясь разобрать бессвязный шепот, но улавливал только отдельные слова. Он махнул рукой:
– Без толку. Если выживет, расскажет… Ну что ты там тянешь, дай ему морфий, наконец!
Когда укол был сделан и Павел обмяк, закрыв глаза, Маша подошла к столу, где лежали вещи, выложенные из карманов пробитого осколками и наполовину сгоревшего кителя. Ключи, кошелек, два удостоверения, партбилет, пачка денег, сложенный листок бумаги. Она развернула листочек, тихо вскрикнула: «Сережа!»
– Ну что там?
– Смотрите!
Кудрявцев взял бумагу, вгляделся внимательно.
– Да, его почерк. По-видимому, этот парень на самом деле пришел от Лаврентия. Черт, как неудачно!
– Сережа, я вас прошу! Тем более когда в доме раненый… Как вы думаете, он выживет?
– Трудно сказать. Вот что, Машутка, давайте-ка сюда что-нибудь, во что его можно завернуть, и одевайтесь, а я пока вызову машину. Надо быстро его отсюда увозить – в «шестерку», в госпиталь. Через пару недель наведаюсь, если жив будет, тогда с ним и поговорим…
…Они поедут туда сегодня. Наверняка сегодня. Никита не утерпит. А значит, ему осталось несколько часов. Нельзя рисковать, нельзя позволить увести себя из камеры. Кто знает, что может за это время случиться? Простой обыск – и все…