Последний бросок на запад
Шрифт:
Куда? Надо было хотя бы определиться со сторонами света.
Эта прогулка все-таки была мучительной для Емельянова. Одно из сломанных ребер сместилось от неловкого движения и теперь мешало нормально дышать.
Долгожданный конец пути предстал в виде распахнутой двери просторного, но неуютного кабинета.
Стол, сейф, диван… Диван!
Не спрашивая разрешения — пусть хоть расстреливают здесь на месте, — Дима доковылял до дивана и сел. Пружины скрипнули и просели чуть ли не до пола.
Дима осмотрелся и с удивлением обнаружил, что в кабинете он совершенно один — сопровождавший его офицер исчез в неизвестном направлении, а хозяина кабинета пока видно не было.
А может быть, все-таки попытаться бежать?
Стекло можно разбить стулом. Потом на улицу. Возле входа в здание стоит охранник, и если повезет, сразу можно заполучить оружие. Если нет, тогда сразу за угол и ходу. Опять же, если повезет. Если не подстрелят, то добежит до какого-нибудь леса… Если добежит…
Ну, а потом?
И вновь кольнуло в боку. Да, наверняка сломано ребро… Или несколько?
Из своего жизненного опыта Дима знал, что перелом одного или нескольких ребер не так уж и страшен — если грамотно наложить повязку, то даже можно нормально и почти безболезненно передвигаться.
Однако повязки нет. А без нее нечего и рыпаться.
Ладно, побег откладывается до лучших времен.
Дверь резко отворилась, и в комнату, словно танк на полной скорости, влетел хорватский офицер. Дима видел его первый раз — такую стремительность просто невозможно было не запомнить.
Офицер, не обращая внимания на посетителя, прошел к столу, с грохотом отодвинул стул и сел. Несколько минут он просто сидел и старательно изучал свои ногти, что дало Диме возможность хорошенько его рассмотреть.
Постарше Димы. Среднего роста, широкий в плечах. На крепкой короткой шее — маленькая голова с глубоко посаженными глазками, быстро и цепко успевающими все увидеть, в общем, вид, как выражался Чернышев, «хитрожопый». Такой не свойствен полевым командирам. А скорее — штабным крысам или людям из секретных служб.
«Интересно, — подумал Дима, — а у них тут есть что-нибудь типа контрразведки? Есть, наверное. Ведь ни одна армия, ни одно государство без этого существовать не может…»
Дима с интересом разглядывал офицера. Особенно запоминались на лице хорвата неоднократно сломанный нос и два небольших розовых шрама возле подбородка.
Емельянов уже встречался с такими людьми — презрительными, холодными, расчетливыми, готовыми пойти на все ради достижения своей цели. И азартными — такие способны многим пожертвовать ради того, чтобы не проиграть, а выиграть и, главное, добить противника.
Офицер наконец оторвал взгляд от ногтей и посмотрел на Емельянова изучающим взглядом, в котором читалось одновременно и любопытство, и презрение.
— Когда я вхожу в кабинет, то надо встать, — тихо и зловеще сказал хорват.
Емельянов решил не конфликтовать и сделал попытку встать. Он уже приспособился проделывать это так, чтобы не причинять себе лишнюю боль. Однако офицеру об этом знать не следовало, и наемник изобразил на лице такую гримасу, что можно было предположить у него как минимум перелом позвоночника.
— Вы ранены? — обеспокоенно спросил офицер, неожиданно переходя на русский язык, причем почти без акцента.
— Пожалуй, да…
— Тогда приношу свои извинения, я не знал. Можете сидеть.
Дима почувствовал, что имеет дело с человеком, которому не чуждо чувство гуманизма, и решил воспользоваться моментом:
— Господин офицер, если вас не затруднит, попросите, пожалуйста, врача. У меня, кажется, сломано ребро и необходима тугая повязка.
Офицер кивнул и снял трубку телефонного аппарата. Кажется, доктора, которому звонил хозяин кабинета, на месте не оказалось. Офицер позвонил еще по нескольким номерам и наконец удовлетворенно кивнул и положил трубку.
— Доктор скоро будет, — сказал он Емельянову.
Диме стало даже интересно — откуда столько внимания к его скромной персоне со стороны вражеского офицера?
Офицер поднялся, прошелся по кабинету, изредка поглядывая на Емельянова.
— Наверное, вас интересует, откуда я так хорошо знаю русский язык? — поинтересовался хорват.
— Ну, да… Откуда?
— Я — кадровый военный. В молодости, еще при маршале Тито, я учился в Москве два года в военном училище. И вот не забыл еще язык. Помню, еще марксизм-ленинизм на «отлично» сдал. Смешно теперь… Кому это нужно? — Он уселся на прежнее место, пододвинул к себе несколько листков бумаги, достал из нагрудного кармана мундира авторучку: — Ну ладно, а теперь к делу…
Дима откинулся на спинку дивана и насторожился.
— Что?
— Вы действительно русский?
— Да.
— Вы сражались на стороне боснийских сербов… Я это знаю. По убеждению? Или потому, что они вам платили деньги?
Емельянов на секунду задумался, какой же ответ может показаться более подходящим в его положении, и наконец решил, что второе — лучше.
— За деньги.
Хорват понимающе улыбнулся.
— Сколько они вам платили?
Емельянов назвал сумму, оговоренную в контракте, разумеется, не вспоминая о той тысяче марок премиальных, которыми он был награжден за разведрейд.
— Мало, мало, — покачал головой офицер. — Что, у сербов так мало денег?
— Не знаю, не спрашивал, — ответил Емельянов.
— А документы у вас есть?
— Вообще-то были. Но сейчас нет.
— Где же они?
— Остались в лагере…
— А, это бывшая туристическая база «Златна гора»? — оживился хорват. — А непосредственным вашим командиром был, если не ошибаюсь, И во Стойкович?
«И откуда он об этом знает?» — подумал Дима, однако контрразведчик, словно бы прочитав его мысль, тут же поспешил объяснить: