Последний бросок на запад
Шрифт:
Кормили опять паштетом с белым хлебом — это раздражало наемников больше всего.
Черного хлеба достать было невозможно, потому что южные славяне не сеяли рожь. Многие наемники спокойно обходились без черняшки, но Емельянов с тоской вспоминал отечественный хлеб.
Дима получил свой завтрак и пошел к печке, на которой кипел чайник.
— Кто последний за кипятком? — громко спросил Емельянов.
— Я, — отозвался из угла Чернышев.
— Будешь после меня, — грубо сказал Дима и хотел добавить: «Ты теперь всегда будешь последним!», но сдержался.
Чернышев не ответил и только пожал плечами, как бы показывая, что умный человек против танка с голыми руками не полезет.
После завтрака наемники отправились на высотки сменить казаков. Те весело разместились по машинам и отправились мыться в Вишеград. Обещали к вечеру вернуться, но верилось в это с трудом.
Казаки, разумеется, очень весело провели время после бани. В тот вечер они, естественно, не вернулись. Зато смогли забраться в какой-то торговый склад неподалеку от бани и хорошенько там поживиться. Они нашли несколько ящиков немецкого пива и водки, так что ночь провели достаточно бурную.
Утром с головами, раскалывающимися с похмелья, они возвратились на боевое дежурство и привезли с собой то ли украденную, то ли купленную здоровенную свиную тушу, которую принялись тут же разделывать.
Емельянов почему-то вспомнил, как в одной телепередаче генерал Лебедь, командующий 14-й Армией в Приднестровье, отозвался о современных российских казаках, назвав их переодетыми ментами и тюремными надзирателями.
Здесь они выделялись не отвагой и военными подвигами, а в первую очередь талантом попить и пожрать.
Машины долго и нудно тряслись по дороге, но Емельянов, покуривая, тешил себя мыслью, что наконец-то смоет с себя всю югославскую грязь — за три месяца пребывания тут…
То, что сербы называли «баней», мало отвечало ожиданиям русских. Более точно это можно было определить как «грязный душ». Но горячая вода лилась без ограничений, а это главное.
Тщательно и с большим удовольствием вымывшись, группа наемников еще немного побродила по городу, и к вечеру все возвратились на турбазу.
На следующий день долгожданная боевая операция по прикрытию сербского отступления началась. Хорваты и мусульмане, конечно же, решили воспользоваться ситуацией и постараться захватить небольшие земли, а также нанести сербам побольше урона в живой силе.
Отряд Стойковича покидал обжитую турбазу спокойно, без всякой паники. Все сосредоточенно ели, потом готовили оружие и снаряжение. Многие молились перед боем.
Утро было по-весеннему солнечным, окна отбрасывали солнечные блики, слепили глаза, ярко сверкал свежевыпавший снег, и Дима невольно зажмурился. Не хотелось сейчас никуда ехать и уж тем более стрелять.
Емельянов вспомнил о той хорватке. Любому человеку трудно долго быть в напряжении. Хочется расслабиться, хочется ласки. Все-таки хорошо, что он заступился за нее. Наверное, если бы этого не произошло, если бы разъяренные четники надругались над Златой у него на глазах, он бы никогда себе этого не простил.
Сейчас Дима не испытывал к противнику никакой ненависти; он даже подумал о том, что если бы в свое время Чернышев предложил ему воевать на стороне хорватов или босняков, то он бы, не раздумывая, согласился.
Нет, кем бы ни были усташи, какие бы зверства они ни чинили (а то, что четники не уступают им в этом, можно было и не говорить), но война — войной, а вот такие вещи, как надругательство над женщиной…
В этом смысле у Дмитрия были свои принципы, А может, это была его судьба? Та неизвестная девчонка, за которую он заступился в Москве… тюрьма… побег… и вот теперь хорватка Злата.
«Нет, все-таки хорошо, что я заступился за нее», — Емельянов остался доволен собой.
— По машинам! — раздался хриплый голос капитана Стойковича.
Наемники и четники быстро заняли свои места. Емельянов залез в машину, уселся на скамейку и задремал… Силы перед предстоящим тяжелым боем надо было беречь. Ведь выживает и побеждает, как известно, сильнейший.
Машины остановились в перелеске.
«Закончилась мирная жизнь», — почему-то подумал Емельянов; ведь база, коттеджи — это была действительно мирная жизнь по сравнению с войной в окопах. Теперь пора попробовать, что такое линия фронта.
Около пяти часов шли пешком, чтобы не привлекать внимания противника к дополнительным войскам, стягиваемым в место прорыва.
Для усташей и союзных им «мусликов» — так русские наемники называли мусульман-босняков — это прикрытие должно стать сюрпризом. А чем это будет для тех, кто шел по горной тропе в отряде Стойковича? Для скольких это последний марш-бросок в жизни?
Они спустились в долину с когда-то отвоеванными людьми у гор террасными полями, которые не возделывали вот уже несколько лет. Вдоль дороги попадались жилые в прошлом дома — с пустыми глазницами окон, с выбитыми дверьми. В некоторых из них были видны сохранившаяся мебель, холодильники, телевизоры, рядом с домами встречались и автомобили.
Стойкович категорически запретил заходить в эти постройки.
— Тут жили босняки. Во время первого нашего наступления они ушли и все дома заминировали…
Сразу по прибытии на место весь отряд разделили на две группы. Казаков отправили на левый фланг помогать строить последние укрепления, а остальных, под командованием Ивицы, разместили на правом.
Емельянов попросил у капитана бинокль и, осматривая окрестности, увидел мост, за которым они недавно вели с Чернышевым наблюдение, только с другой стороны.