Последний час надежды
Шрифт:
Но и там, и здесь, я просыпался ровно в четыре утра, или в семь, если засыпал после четырёх.
…Так вот, я и сидел, стараясь преодолеть расщепление мира, как в дверь постучали.
Брюс, общежитие, 20 апреля 2009 года, 21:25
Это была София. С шахматами в руках — её личный комплект, старенький, маленький — походный.
— Не передумал? — поинтересовалась она.
— Нет, — я отошёл от двери, впустил её. Думал, Жан войдёт следом — нет, только София.
Пока я готовил чай, она расставила шахматы.
— Белые или чёрные?
Я бросил монетку и получилось — белые.
София отошла к письменному столу и села там, спиной ко мне.
— Ты передумала?
— Я тренируюсь. Мне необязательно смотреть на доску. Начинай.
И мы начали.
— Брюс, — отозвалась она неожиданно. — Скажи, это нормально, если мне в зеркале мерещится всякая гадость?
Так. Кто ещё, кроме нас с Шарлоттой, не может глядеть в зеркало?
— Давай, я расскажу, — предложил я. София не ответила и я предпочёл рассказать поскорее, пока не передумал. Мне вовсе не приятно было переживать это ещё раз.
— Слон бэ-восемь на е-пять, — отозвалась София. Я сделал её ход и посмотрел на доску. Тяжёлое, но пока не безвыходное положение. — Брюс, знаешь, я говорила с Жаном. Только не обижайся. У него тоже что-то с зеркалами. Он так сказал, если он с Длинным поспорит о чём-нибудь, потом боится в зеркало глядеть, видит там всякую чушь. Если не спорит и делает, как скажут, то всё в порядке. Я думала, он просто сочиняет, чтобы мне не так страшно было. И он меняется, Брюс! Это ужасно!
Она расплакалась. Всё, что я мог — налить ей воды и сесть рядом. София не позволяет прикасаться к себе, это все знают. Она потянулась ко мне, обняла и ещё сильнее разрыдалась у меня на плече. Я хотел погладить её по голове, утешить, но не осмелился — уже получал от неё по шее.
— Господи, вы все одинаковые, сами ни на что не решитесь, — она отстранилась, губы её дрожали. Я смотрел в её глаза и сердце билось всё сильнее. Я протянул руку, прикоснулся к её лбу, поправил сбившиеся волосы. Она улыбнулась. И я сделал то, что хотел — погладил её по голове. Мысли смешались и не сразу вернулись на место.
— Он почти никогда уже не шутит, — София осторожно отстранилась, вытерла глаза. — Всё рассказывает, как у них там с парнями интересно, какими они все крутыми будут. А иногда становится прежним, будто просыпается. Брюс! Мне страшно!
— Мне тоже, — признался я. — Ты тоже изменилась, Софи.
Она кивнула.
— Ладья а-один на а-4, — добавил я. София почти немедленно ответила, — Конь аш-пять на же-три, шах.
Я покосился на доску.
— Под удар?!
— Конь аш-пять на же-три, шах, — повторила она, улыбнулась, и вновь привлекла меня к себе. Смотрела мне в глаза и улыбалась. Слишком близко мы сидим, слишком близко.
— Пешка эф-два бьёт на же-три, — я почти ощущал вкус её губ, хотя до них было ещё почти сантиметр. А она смотрела и улыбалась, и её руки обжигали сквозь рубашку.
— Тебе мат в два хода, — добавила она и расстояние между нашими губами исчезло.
Я не знаю, как долго это длилось. Но пока длилось, в голове всё плыло и смешивалось.
— Не надо, — шепнула она, когда ощутила, что рукам хочется обнимать её не через ткань. — Не надо, Брюс, — я отстранился, откинулся на спинку стула, прикрыл глаза. Мне давно не было так хорошо.
В дверь постучали.
Я не помню, ответил я или нет, но через секунду вошёл Жан.
— О, какие хоромы! Брюс, можно я по вечерам буду наниматься к тебе дворецким? Буду подметать, впускать гостей, а за это буду один спать вон в той комнате?
София прыснула, метнула в меня взгляд, полный радости. И не только радость была там.
— Так, дети мои, чем это вы тут занимаетесь? — вопрос был не праздный — София с красными глазами, растрёпана, я сижу с лицом, на котором всё читается. Попались, называется.
— Он у меня выиграл, — София вскочила и бросилась к Жану и вполне натурально расплакалась.
— Это как это он смог? Ты что, поддавалась? — он строго посмотрел на неё.
— Нет, — София покраснела. — Дала ему фору.
— Ну, с форой не считается, — Жан обнял её и поцеловал. — Подумаешь, фора! С форой любой дурак выиграет!
Я предпочёл отвернуться.
— Тем более, Брюс, который у нас совсем не дурак, — закончил Жан и мы все рассмеялись.
Наверное, это был последний вечер, когда хоть кто-то не вспоминал Ники и был самим собой. Таким, каким был в прошедшем году.
— Брюс, — София вернулась ко мне минут через пять после того, как мы решили закончить вечеринку. Да. Было очень здорово. И теперь у меня внутри горела ещё одна двойственность. Что бы там ни вытворяла Ники, я не мог относиться к ней плохо. И София, конечно, это чувствовала. — Я шахматы забыла.
Она затворила двери за собой.
— Брюс, — она потупилась. — Можно, я буду иногда приходить сюда? Мне страшно сидеть там одной.
Я чуть было не ляпнул, «тогда позови Жана», но вовремя одумался. Страшная вещь, ревность. И умом понимал, что София любит не меня, и понимал, почему сегодня случилось то, что случилось, но трудно перебороть такие вот простенькие и низменные побуждения.
— Он меня почти не замечает, — она вновь расплакалась, я обнял её. — Только о себе, о них, и голос как у робота. А здесь он становится человеком. Можно?
Вот оно что. И я чуть не разозлился.
Она отступила на шаг.
— Я не звала его, — она понизила голос. — Если ты думаешь, что звала, то я уйду, Брюс, насовсем.
— Не уходи, — она подняла взгляд. — Прости меня, Софи.
— Прости меня, Брюс, — она снова расплакалась. Мы долго так стояли. Я гладил её по голове, что-то шептал, не помню, что. Потом был ещё один поцелуй — краткий, как мгновение, но сладкий, как мёд.