Последний часовой
Шрифт:
Нетронутые объедки! Автора, автора!
«Пьяные, как принц, озверевшие негодяи не сразу поняли, что их жертва давно не подает признаков жизни. Испугавшись, они кое-как привели несчастную в чувства, напялили на нее платье и отнесли обратно в карету. Араджио привезли домой и кинули у дверей. По ступеням за ней тянулся кровавый след. Не отвечая на расспросы родных, даже не приходя толком в сознание, бедняжка умерла на следующий день в страшных муках. Было назначено следствие, и, хотя весь Петербург знал виновного, никто не посмел заявить об этом гласно. Единственным наказанием стало удаление брата царя из столицы и отъезд за границу его несчастной жены принцессы Анны, которая от омерзения более не смогла оставаться под одной крышей с извергом».
Вот такая история. Николай закрыл памфлет. Пить кофе расхотелось. Император спрятал книжицу в шкаф, вышел из библиотеки и послал дежурного камер-пажа сообщить Александре, что работы много, его ждать только к обеду.
Проглотить обман может каждый. Попробуйте его разжевать! Встреча двух ослепительных дам из лондонского высшего света на кривой улочке Брайтона – уже само по себе событие примечательное, и газетчики заплатили бы уйму денег за ее описание. Но еще больше дала бы каждая леди за молчание.
Маленькие городки на юге Англии с римских времен слывут курортами. Теплые источники, близость моря, немного больше солнца, чем принято в хорошем обществе. Графиня Ливен действительно страдала грудью. Впрочем, как и все, кто привык дышать холодной влагой британской столицы.
Достаточно было взглянуть на Долли, чтобы понять: сельская тишина и сухой пар античных купален – ее спасение. Тонкая, исключительно белая кожа, какую редко встретишь у континентальных брюнеток, просвечивала вокруг глаз. Синевато-сиреневые тени залегли не столько знаком возраста, сколько усталости и дурного самочувствия. Поэтому ничего удивительного в явлении супруги русского посла на брусчатой мостовой Брайтона не было. Разве что дама шла пешком, вместо того чтобы следовать в экипаже.
Зато ей навстречу на вспененной арабской лошадке неслась, сверкая радужным оперением, райская птичка – Каролина Лэм. Заметив ее, Долли посторонилась и хотела бы миновать отрезок пути неузнанной, но куда там! Столкновение казалось неизбежным. Вообще-то горбатые улочки Брайтона с выбоинами и пучками травы, торчавшей из-под вставших дыбом камней, менее всего подходили для скачки. В последний момент Каролина с риском для жизни удержала кобылу.
– Дорогая! Что вы здесь делаете?
– А вы? – Госпожу Ливен никогда не сбивала с толку тактика «Лучшая оборона – нападение».
Каролина смешалась.
– Мы отдыхаем здесь, неподалеку от города, на вилле. И Уильям, вы же знаете Уильяма? Такой лакомка! Послал меня за сыром…
Объяснение было настолько смехотворным, что графиня не стала сдерживаться.
– Дорогая, разве не проще было отправить горничную? – Долли окинула всадницу внимательным взглядом. – И для чего вы верхом? В такой спешке?
Леди Лэм еще больше растерялась. По ее лицу собеседница видела, что та взволнована и даже… да, пожалуй, поделилась бы с графиней своими тревогами – такая уж у госпожи Ливен репутация, ей можно доверять.
Долли подошла к лошади и взяла ее под уздцы.
– С вами что-то стряслось, – уверенно проговорила она. – Пойдемте, я знаю хорошую кофейню. Нам никто не помешает.
– Кофейню? – переспросила Каролина. – Но ведь дамам запрещено…
– Это в Лондоне, – поспешно заверила графиня. – А здесь курорт. Хозяин мой добрый приятель.
Леди Лэм позволила отвести себя к небольшой гостинице «Джек Непогода», названной в честь одного из предков Байрона – знаменитого пирата и богача. Теперь, после смерти скандального поэта, его имя превратили в вывеску.
– Я не удивлюсь увидеть где-нибудь пароходное агентство «Корсар» или фирму дилижансов «Паломничество Чайльд-Гарольда». Бедный Джордж…
Отчего-то это замечание спутницы вызвало у Каролины мертвенную бледность.
– Вы что-то знаете? – прямо спросила она. – О, вы всегда все знаете. Какое счастье, что я встретила вас!
Несколько обескураженная таким заявлением Долли повела приятельницу на второй этаж, где открытый балкон с навесами от солнца и щедрыми зарослями плюща вдоль перил был отдан специально под кофейные удовольствия. Заведение не из гадких. Перед посетительницами раскланивались, ничуть не удивляясь явлению дам. И если внизу еще толклись гости, то верх в этот утренний час предоставлял желанное уединение.
– Бейкер, нас не надо беспокоить, – бросила госпожа Ливен услужливому толстяку в накрахмаленной манишке. – Один турецкий и один венский с медом и молоком. В оба добавить виски. Еще сыро.
Каролина взирала на спутницу с нескрываемой завистью. Она и сама была эксцентрична, порой дерзка, но вот так, без сопровождения, разгуливать по кофейням и не терять достоинства! Это следовало занести в анналы дамской храбрости!
– Так что случилось, дорогая?
Леди Лэм помялась и вытащила из сумочки вдвое сложенный листок.
– А там присмотрят за моей лошадью?
– Ну конечно. – Долли нетерпеливо вытянула бумажку из дрожащих пальцев собеседницы. Но в следующую минуту ее собственные руки затряслись. – Это… это почерк…
– Лорда Байрона, – за нее закончила леди Лэм. – Вообразите, у меня все в голове помутилось, когда я получила эту записку.
– Как она к вам попала?
– Лежала утром на окне.
Долли углубилась в чтение.
– Десять тысяч фунтов? Хорошенькая сумма! И чем он объясняет свое исчезновение? Нуждами греческой революции? Между тем нет ни даты, ни обратного адреса.
– Конечно, похороны Джорджа были таковы… – пролепетала Лэм. – Ну, словом, тело в гробу, возможно, совсем не его…
– Как не его? – госпожа Ливен удивленно схватила собеседницу за руку.
– Ну, везли же из Греции, с юга, – пояснила Каролина. – И еще долго переправляли от этих разбойников в горах. Три месяца в пути. Словом, он не был похож на себя.
Долли отлично помнила похороны Байрона. Голое кощунство. Общество, над которым он смеялся столько лет, теперь посмеялось над ним. В июле 1824 года печальная процессия состояла из трех экипажей с друзьями защитника греческой свободы и 47 закрытых карет самых знатных семейств королевства. Гербы, черные кони, траурные плюмажи… Только внутри никто не сидел. Свято чтя традицию великосветских похорон, аристократы не могли не послать цветы и символы своего присутствия. Но после всего, что выкидывал покойный, никто из них не пожелал почтить его прах личным визитом.