Последний часовой
Шрифт:
– Итак? – Она лучше владела собой.
– Долли, дитя мое, мне очень важно, чтобы ваш новый царь видел во мне друга, – начал Клеменс, подбирая слова, – доброжелателя… старого партнера…
Госпожа Ливен развела руками.
– Ну что же я могу сделать? Позиции обозначены. Еще раз написать в Россию – Вена наш любимый союзник? Ведь вы не намерены воевать…
– Об этом нет речи, – хмуро оборвал ее канцлер. – Мое мнение на счет Турции не изменилось. Ты должна просто передать то, что я тебе скажу.
Графиня сощурила глаза. Он отлично знал, о чем она думает. Каков процент правды в том, что ей предлагается сообщить домой?
– Надеюсь, ложь не будет слишком бесстыдной?
– Это вообще не ложь! – вспылил Клеменс. – Просто я хочу, чтобы ваше правительство узнало ее от меня, а не из других рук. Тогда дружеские намерения Австрии будут доказаны…
– Слабее! – Долли едва могла вздохнуть. Ее любовник всегда перетягивал шнуровку корсета, когда нервничал.
– Слушай меня внимательно! – Меттерних стиснул плечи женщины. – И не смей перебивать. После официальных похорон вашего царя при всех дворах появились слухи, что Благословенный монарх, спаситель Европы на самом деле не умер…
Долли постаралась ничем не выдать своего удивления. Второй раз за день ей говорили подобные вещи про разных людей. Опыт подсказывал, что здесь нет и тени простого совпадения.
– Он удалился из тихого южного городка на английской яхте, – продолжал собеседник, – и теперь, в любой момент может вернуться. Если его наследник поведет дела не так, – Меттерних подчеркнул последние слова, – кому это выгодно?
– Любой державе в равной мере. – Долли сориентировалась очень быстро.
– Не нам, раз я тебе это рассказываю.
Она пожала плечами, демонстрируя недоверие.
– Ты глупеешь. Уроки Каннинга? – съязвил Клеменс.
Графиня пропустила его колкость мимо ушей. Она и сама понимала угрозу. Сомнение в законности прав нынешнего государя.
– Ведь никаких официальных обвинений предъявлено не будет, – мягко молвил Меттерних. – Просто слухи. Статейки в прессе. Бежавший император! Что может быть пикантнее? Публика не скоро бросит эту кость!
Дарья Христофоровна думала, наморщив лоб. Его насмешки не задевали ее. Газеты. Кто вращает европейским печатным миром? Не Берлин, не Вена, не Париж, хотя везде по виду существуют свои издания. Лондон – самая свободная столица мира. Ну, кое-что еще решается в Швейцарии. На берегах Женевского озера. И то негласно. Здесь же – Везувий мировых новостей. История с лордом Байроном вдруг представилась госпоже Ливен совсем в ином свете.
– Позволь тебе кое-что пояснить. – Клеменс улыбался, хотя в его зеленоватых глазах не было и тепла. – Хорошая печатная сплетня никогда не запускается сразу. Перед ней идет что-то вроде маленького тарана, будоражащего воображение публики. Похожая история, которая показывает, готовы ли читатели купиться на откровенную ложь. В данном случае я почти уверен в успехе – чем бесстыднее выдумка, тем легче она захватывает умы. По светским кругам сейчас прошелестит пара историй с ожившими покойниками, и если люди клюнут…
«Они уже клюнули».
– …тогда настанет время выкатывать тяжелую артиллерию. Прежние нелепые слухи растворятся сами собой. Ведь если не подбрасывать в огонь дрова, он потухнет. Зато новый костер запылает до небес.
Меттерних прошелся по комнате, остановился, разминая пальцами подбородок, и резко повернулся к плетеному креслу, на которое села Долли, закутав плечи синей кашмирской шалью.
– Ты спрашиваешь, в чем смысл? – Вообще-то она молчала, но восклицание было риторическим. – В том, чтобы иметь возможность давить на вашего еще молодого и неопытного царя. Дипломатическое шушуканье, газетный крик – их можно притушить. А можно разжечь.
Графиня невесело рассмеялась.
– Думаете взять на испуг человека, который сам выехал к мятежникам? Послушай, Клеменс, я немного знакома с братом покойного Александра. В нем нет ни той гибкости, ни тех знаний, которые отличали Ангела. Но он не дает слабины. Вообще.
Меттерних недоверчиво улыбнулся.
– Тем хуже для него. Колебания – поле для компромисса.
– Он не дипломат, – устало проговорила госпожа Ливен. – Вы все пытаетесь пуститься с ним в игру, забывая, что для офицера кратчайшее расстояние – прямая.
– Тем хуже, – повторил ее возлюбленный. – Он сам сужает возможности маневра.
Минуту они молчали.
– Чего же ты хочешь? – Долли смотрела на канцлера ласково и чуточку грустно.
– Чтобы в Петербурге знали: сведения получены от меня. Австрия делает дружеский шаг, предупреждая об опасности. Англия ведет двойную игру. Нас же следует по-прежнему воспринимать как союзников.
Графиня готова была расхохотаться. Разве ваше «дружеское предупреждение» – не угроза? Вместо этого она протянула вперед обе руки и сплела их с тут же подставленными руками Клеменса.
– У меня времени еще до полудня. Кажется, мы зря шнуровались.
Рапорт был подан, но общая натянутость из разговора с государем не исчезла. Упрекать царя бессмысленно. Однако и своя обида, сколько не прячь, прорвется. Они расстались молчком. Александр Христофорович ждал удара от Чернышева, а ударил его… Да что говорить! Нет, сегодня он пить не будет. Слишком зол.
Никс тоже пребывал в дурном расположении духа. Чувствовал вину. И не умел извиняться. Точно злой, избалованный ребенок, которого он крепко скрутил на дне души, прорывался наружу и пакостил.
Как всегда, когда Николай не знал, что делать, он шел к матери. Мария Федоровна сидела в просторной комнате перед камином, в центре на ковре играли внуки. Они строили из кубиков стену, а потом с воплями бросались на нее и давили животами. Все это почему-то вовсе не беспокоило бабушку, в прошлом такую чувствительную к детскому визгу.
– Мадам, отчего этим архаровцам вы разрешаете делать что угодно, а мне запрещали играть с другими детьми? – спросил Никс, целуя матери руку.
– Потому что вы играли не с детьми, а в детей. И меня, конечно, огорчали их крики, когда вы били Адлерберга по лбу ружьем или надевали Михаилу на голову барабан.