Последний человек

Шелли Мэри

Но этим не ограничились мои старания внушить Пердите более трезвый взгляд на собственное положение. В ее образовании все еще оставались серьезные пробелы. Когда, впервые оставив жизнь крестьянки, она попала в общество образованной и светски воспитанной Эвадны, единственное, в чем она сделала большие успехи, была живопись, к которой у нее обнаружились способности почти гениальные. Это занимало ее в одиноком домике, где она поселилась, расставшись со своей греческой подругой. Теперь заброшены были и палитра и мольберт; когда Пердита пыталась к ним вернуться, рой воспоминаний заставлял дрожать ее руку и застилал глаза слезами. Она оставила и почти все другие свои занятия, и праздный ум, терзаясь одним и тем же, доводил ее чуть ли не до безумия.

Что до меня, то, с тех пор как Адриан перенес меня из лесной глуши в свой рай, где царили красота и стройный порядок, я посвятил себя литературе. Как бы там ни было

в давние времена, в нынешние, по моему убеждению, никто не мог развить свои способности и воспитать свое нравственное чувство без основательного знакомства с книгами. Мне они заменили карьеру, честолюбивые стремления и те осязаемые блага, которые необходимы большинству людей. Сравнивать мнения философов, знакомиться с историческими событиями, овладевать иностранными языками — вот что сделалось для меня наиболее занимательным времяпрепровождением и одновременно целью жизни. Стал я и автором. Труды мои были достаточно скромными: меня занимали жизнеописания известных исторических лиц и прежде всего тех, кто был, по моему мнению, оклеветан, или тех, в чьей жизни оставалось много смутного и неясного.

За этими занятиями я приобрел новые интересы и радости; нашел еще одно важное звено, связующее меня с ближними; мой взгляд на мир сделался шире, меня стали глубоко интересовать склонности и способности всех человеческих существ. Королей называли отцами их народов. Я внезапно почувствовал себя как бы отцом всего человечества. Грядущие поколения сделались моими наследниками. Мысли мои стали драгоценностями, которыми я мог их оделить. Пусть не покажется это тщеславием. Стремления мои не выражались в словах и даже в мыслях не принимали четких очертаний; но они наполняли мою душу, возвышали и вдохновляли меня и с темной тропы, какою я шел раньше, выводили на широкую и светлую общечеловеческую дорогу, делали меня гражданином мира, соискателем бессмертных почестей, похвал и сочувствия ближних¹¹².

Никто более меня не наслаждался радостями творчества. Если я уходил из леса, этого величественного храма природы с его торжественной музыкой шумящей листвы, я отправлялся в обширные залы замка, любовался с нашего царственного холма просторами плодородной английской земли, и мне снова звучала вдохновляющая музыка. В такие минуты ее торжественные звуки окрыляли мои медлительные мысли и, казалось, позволяли им проникнуть за последнюю завесу, скрывающую от нас природу и ее Бога и достичь наивысшей красоты, какая доступна человеческому восприятию. Пока звучала музыка, мои замыслы словно бы покидали мою смертную оболочку; они расправляли крылья и парили, придавая творчеству невиданное великолепие и рождая величественные образы, которые иначе не нашли бы выражения. И тогда я спешил к своему письменному столу, чтобы запечатлеть только что найденное воздушное сплетение на плотной ткани, в ярких красках, но окончательную отделку оставлял до более спокойной минуты.

Сказанное можно отнести и к более раннему периоду моей жизни, и тема эта способна увести меня далеко. Но именно удовольствие, доставляемое мне литературными творениями, и стройный порядок, в какой, по моему мнению, они приводят наши мысли, побудили меня приохотить к ним Пердиту. Я начал с произведений более доступных и привлекательных, сперва возбуждая ее любопытство, а затем удовлетворяя его так, чтобы она не только забывала, пускай отчасти, свои печали, но и училась доброжелательности и терпимости.

Склонность к размышлению, хотя и не над книгой, всегда отличала мою сестру. В детстве она уводила Пердиту на одинокие прогулки в родных горах, позволяла видеть обычные предметы в самых различных сочетаниях, глубже воспринимать новые понятия и быстрее их усваивать. Пришла любовь и, подобно жезлу пророка, покончила со всеми другими пристрастиями¹¹³. Любовь удвоила все лучшие качества Пердиты и увенчала ее таланты. Могла ли она перестать любить? Отнимите у розы цвет и аромат, замените сладкое материнское молоко желчью и ядом — столь же трудно было бы случить Пердиту любить. Потеряв Раймонда, она испытывала страдания, которые согнали улыбку с ее уст и провели печальные борозды на ее челе. Но каждый день страдания эти меняли свой облик, каждый час вынуждал ее менять (если можно так выразиться) покрой траурных одежд ее души. Некоторое время духовный голод моей сестры утолялся музыкой; но с каждой сменой тональности печальные мысли сменялись столь же печальными; каждый звук мелодии возрождал их в новом обличье. Под моим влиянием Пердита обратилась к книгам; и если музыка была пищей для ее печали, то творения мудрецов сделались лекарством от нее.

Изучение иностранных языков было слишком скучным занятием для той, которая относила все прочитанное к своему внутреннему миру и читала, в отличие от

многих, не для того лишь, чтобы заполнить время; читая, она задавала вопросы себе и автору, каждую мысль поворачивала на все лады и в каждой фразе страстно искала истину. Она старалась развивать свой ум, но под благотворным влиянием книг смягчалось также и ее сердце. Вскоре она обнаружила, что среди всех новоприобретенных знаний собственный ее характер, который она прежде считала хорошо ей известным, остается самой неведомой из неведомых стран, джунглями, каких нет ни на одной карте. Путаясь и сбиваясь, принялась она за нелегкий труд самопознания и самоосуждения. При этом осознала она и лучшие свои качества и научилась взвешивать добро и зло на более справедливых весах. Страстно желая вернуть ей счастье, какое еще было доступно, я с беспокойством ожидал результатов этой внутренней работы.

Но человек — странное животное¹¹⁴. Мы не можем рассчитать его силы, как рассчитываем мощность машины. Можно употребить сорок лошадиных сил¹¹⁵ там, где, казалось бы, требуется не более одной, и не получить, наперекор расчетам, никакого результата. Ни горе, ни философия, ни любовь не могли заставить Пердиту терпимее отнестись к проступку Раймонда. Она вновь с удовольствием общалась со мной, чувствовала и выражала нежную привязанность к Айдрис и полной мерой вернула своему ребенку материнскую заботу и ласку. Но в сетованиях Пердиты все еще звучало озлобление против Раймонда и жгучее сознание своей обиды, отнимавшее у меня всякую надежду, когда она уже готова была осуществиться. В числе других стеснительных ограничений у нас стало законом никогда в ее присутствии не упоминать о Раймонде. Сестра отказывалась читать какие-либо сообщения из Греции и только просила меня, когда такие сообщения приходили, извещать ее, все ли благополучно с нашими скитальцами. Любопытно, что даже маленькая Клара соблюдала введенный ее матерью закон. Этому прелестному ребенку шел восьмой год. Прежде она была веселой, порою капризной, но по-детски беззаботной. После отъезда отца ее юное чело омрачилось думой. Дети, еще недостаточно сведущие в языках, редко находят слова для выражения своих мыслей; поэтому мы не знали, насколько запечатлелись в ее сознании события недавнего прошлого. Но Клара, несомненно, замечала происходившие вокруг нее перемены. Говоря с Пердитой, она никогда не упоминала своего отца и как-то робко называла его, даже когда говорила со мной; и, хотя я вызывал ее на этот разговор, чтобы развеять мрак, которым, как видно, окружалось для нее имя Раймонда, мне ничего не удалось достичь. Но в дни прибытия заграничной почты она следила, нет ли письма, узнавала его по почтовой марке и наблюдала за мной, когда я его читал. Я часто видел, как она старательно разбирает в газете сообщения о Греции.

Нет более грустного зрелища, чем выражение преждевременной, недетской заботы на детском лице, и особенно заметно оно стало у ребенка, прежде бывшего таким веселым. Но в Кларе было вместе с тем столько нежности и кротости, что она и теперь восхищала всех; и если состояния души могут окрашивать нежным румянцем щеки и наделять грацией движения, то мысли Клары были небесными, ибо все черты ее были прелестны, а движения гармоничнее грациозных прыжков лани в ее родном лесу. Я иногда указывал Пердите на необычную задумчивость ее дочери, но она старалась не замечать моих слов, а чувствительность девочки вызывала в ней порывы особенно страстной нежности.

После более чем годичного отсутствия из Греции вернулся Адриан.

Когда туда прибыли наши добровольные изгнанники, между Грецией и Турцией существовало перемирие — перемирие, означающее для войны то же, что сон для тела: прилив новых сил при пробуждении. Располагая в Азии большой воинской силой, арсеналами, кораблями и военными машинами, турки решили раздавить врага, который из своей цитадели в Морее¹¹⁶ постепенно действовал, завладевая Фракией¹¹⁷ и Македонией¹¹⁸, и подступил уже к Константинополю, имея на своей стороне благодаря обширным коммерческим связям симпатии всех европейских стран. И Греция приготовилась к яростному сопротивлению. Она встала как один человек; женщины, жертвуя своими драгоценностями, снаряжали сыновей на войну и, подобно матерям Спарты, наказывали им победить или умереть¹¹⁹. Таланты и отвага Раймонда высоко ценились греками. Он родился в Афинах; этот город объявил его своим сыном и, поручив ему командование особым афинским полком, сделал вторым после главнокомандующего лицом во всей греческой армии. Он получил греческое гражданство и числился в списке национальных героев. Его рассудительность, энергия и исключительная смелость оправдывали этот выбор. Граф Виндзорский пошел на войну добровольцем, под началом своего друга.