Последний довод павших или лепестки жёлтой хризантемы на воде
Шрифт:
Укутанные дымом, японские корабли горели и неумолимо тонули. Жадная вода заливала огонь. Огонь, не желая умирать, ухватившись за разлитое топливо, лизал яркими языками воду. По морской ряби растекались огромные маслянистые пятна, над поверхностью продолжал клубиться чёрный дым, и эту эфемерную дымную маскировку постепенно разгонял усиливающийся ветер.
Капитан Ямагути приказал идти полным ходом в последнюю атаку, навстречу смерти.
Тяжёлый крейсер, раскручивая обороты турбин, шёл вдогонку за уходящим соединением американцев. Встречные волны били в правую скулу кораблю, каждый раз вливая новую порцию воды в развороченную рану носовой оконечности. Волна мешала артиллеристам вести прицельный огонь. Снаряды плюхались в воду, орошая белыми всплесками
Три снаряда с „Кирисима“ влетели в корму авианосцу, порвав металл кормового самолётоподъёмника. При этом одна 157-мм чушка, не разорвавшись, рикошетом на излёте вошла в двигатель стоящему „Томкэту“. Получив пинок под зад, самолёт, просунувшись по палубе, упал на надломленные стойки и столкнулся с собратом „Котом“ изготовившимся на катапульте к прыжку. Вспыхнув керосином, раскидав вокруг себя куски дюраля от плоскостей и фюзеляжа, самолёты замерли на середине взлётки. По какой-то причине сработали только две индивидуальные системы спасения, выстрелив вверх счастливчиков-пилотов. Кинувшихся на тушение пожара палубную технику и людей немилосердно разбросало в разные стороны — через минуту взорвалась GBU-12, которая висела на одном из пилонов. 227 килограммов боевой части бомбы вмяли стальные листы палубы, прошлись гигантским консервным ножом, взрезав прореху не меньше десяти метров.
Полуактивная лазерная система вывела бомбу точно в мидель линейному кораблю „Кирисима“, туда, где были сконцентрированы все три дымовые трубы. Пробив 38-милиметровые плиты верхней броневой палубы и далее более тонкое железо, прикрывавшее машинное и котельное отделения, бомба взорвалась. Это было третье и последнее попадание, добившее выходца из Нагасаки. Из нутра корабля оглушительным раскатом вверх поднялся огромный столб чёрно-белого дыма и пара, вскоре показалось и пламя, сметая надстройки, трубы, редкие уцелевшие зенитные автоматы и мачты. Крейсер, получив повреждения вентиляции, наполнился удушливыми газами от горящей взрывчатки. Пережившие встряску от разрыва бомбы, матросы напяливали противогазы, многие контуженые не могли сделать и этого — дезориентировано метались, ползали в стальных отсеках, задыхаясь от отравления. Через несколько секунд раздался ещё один взрыв, поднявший новое огненное грибовидное облако в котором устрашающе вращалась многотонная башня главного калибра, нелепо растаращив в разные сторону стволы орудий.
Четыре самолёта готовились к посадке. Штурмовик F-18 был уже на последней прямой, остальные самолеты в зонах ожидания, когда над авианосцем вдруг взметнулось пламя. Офицер визуального управления посадкой немедленно приказал „Хорнету“ уходить на „повторный“, а остальным дали задержку на 10 минут, которую вскоре продлили.
Вся электроника не сказать, что совсем не работала, но операторы за пультами ракетных установок на американских кораблях, а так же пилоты в небе тихо или вслух пользовались не совсем нормативной лексикой сталкиваясь с проблемой обезумевших электронов. Не в пример им, молчаливые микросхемные мозги ракет не всегда искали приоритетные или назначенные этими стрелками-сквернословами цели. Поэтому, что бы доложить об уничтожении противника перепотевшим профессионалам понадобилось втрое больше усилий и средств.
И уж как гром среди ясного неба прошла информация об идущей почти контркурсом, на приличной скорости новой армады атакующих. Правда, в этом случае ничего крупного, судя по классификации — на уровне эсминцев, но зато числом не меньше 30-ти судов.
Узнав об этом, командующий авианосной группой вице-адмирал, сохранявший до этого внешнее спокойствие, побагровел и уже сам не сдержался, разразившись забористой и живописной бранью.
Форштевнями вспарывая волну под острым углом, обдаваемые брызгами от носа до кормы,
5-я и 6-я эскадры эсминцев в составе двух лёгких крейсеров и тридцати шести эскадренных миноносцев.
Понимая, что им не дадут подойти ближе — они и так подобрались чертовски близко, контр-адмирал Хара, а следом и контр-адмирала Кадзиока приказали атаковать.
Расстояние пять миль для торпедной атаки средствами времён 2-й мировой войны, да против современного оружия, это почти безнадёжность, но количество атакующих либо уравновешивало качество обороняющихся, либо приближало к этому равновесию. Никому из самоуверенных американских моряков и в страшном сне не могло привидится, что им придётся обороняться на таких мизерных дистанциях.
Японцы наводились на тёмные силуэты, видневшиеся на фоне красноватого горизонта. Несмотря на ночное время суток, видимость была вполне приемлемая, тем более что многие американские корабли незамедлительно выдавали себя ответными вспышками.
Конечно, с северо-восточной стороны наползали тёмные тучи, закрывая яркие всполохи ионизированной атмосферы, но округлившаяся луна и многочисленные пожары придавали тёмному океану медно-жёлтый окрас. Над океаном вновь заговорила многочисленная артиллерия, и зачастившие султаны пенной воды от падения снарядов, и брызги из-под форштевней скоростных торпедоносцев переливались фантастической цветовой гаммой.
Носовые 127-мм орудия эсминцев непрерывно вели огонь 23-кг снарядами по пересекающим их курс кораблям. Крейсера долбили с двух спаренных носовых 140 миллиметровок. Зенитные автоматы и пулемёты наудачу полосовали небо, где нет, нет, но удавалось разглядеть реактивные выхлопы.
Обширный участок океана в минуты оказался исчерчен десятками волнистых желтовато-фиолетовых дорожек — оставляя за собой пенную струю, торпеды устремились к целям.
Крейсера единовременно выпускали по шесть торпед калибра 610-мм, эсминцы, в зависимости от типа — по шесть 610-мм, по четыре 610-мм или 533-мм торпеды. Выстрел производился сжатым воздухом (скорость вылета торпеды 11–12 м/с), в крайнем случае, допускалось применение порохового заряда. Скорость торпеды — 46 узлов (а то и выше) накладывалась на скорость носителя. Сделав первый залп, следовал второй — система быстрой перезарядки, позволяющая менять торпеды в аппаратах за 17 секунд. В случае попадания торпеды шансов на спасение у противника уже не оставалось, а судьба атакующих кораблей в расчет не бралась.
Американский вице-адмирал, тяжело дыша, смотрел на приближающиеся низкие силуэты вражеских кораблей. За годы своей службы он не раз сталкивался со смертью — в американской армии и флоте статистика потерь естественно не разглашалась, но смерть он наблюдал почти регулярно: не возвращались порой с боевых и учебных заданий пилоты, гибли люди от случайных аварий и неосторожности.
Но сидя внутри многотонного и защищённого корабля, вдали от боевых действий, он стал воспринимать её (смерть) как нечто далёкое от себя. Точнее насильственную её составляющую — возраст заставлял по-другому, более философски взирать на окружающее. В естественном процессе старения человек понимает приближения конца и, кстати, с возрастом больше цепляется за жизнь, ценит то, что может безвозвратно потерять. Это пусть молодые рвутся в атаку без оглядки.
Теперь вглядываясь в угловатые тёмные черты чужих кораблей, подчёркнутые взбитой пеной из-под форштевней, он понимал — они идут убивать! Его убивать!
Вице-адмирал поначалу не воспринял всё развитие событий как большую угрозу. Он понимал, что только неожиданность позволила неизвестному противнику уничтожить два его корабля, а потом, естественно, мощь доверенной ему силы сокрушила бронированных монстров. Он даже как-то опустил, оставил на потом притаившиеся за массой первоочерёдных, не менее важные вопросы: „кто“ и „как“?