Последний довод павших или лепестки жёлтой хризантемы на воде
Шрифт:
— Я в порядке, — запротестовал Пашка, выпрямляясь.
Однако едва дверь лифта съехала вбок, Савомото, выглянув в больничный коридор, крикнул санитаров, и тут же вытянулся — в дверях стоял целый капитан.
Пашка узнал военврача, который досматривал его после первой стычки.
В толстых линзах очков внимательные глаза капитана казались излишне пристальными. Чуть посторонившись, он пропустил санитаров, быстро вытащивших носилки с раненым.
— И что, молодой человек, снова будете ругаться по-русски? — Чуть с насмешкой, устало спросил он, тоже узнав уже попадавшего к нему матроса.
„Вот блин, это я в безсознанке, как радистка Кэт…, только не „мама“ кричал, а…, ну понятно“.
— Спина…, — Пашка облизал высохшие губы.
Тут вовремя с объяснениями влез Савомото.
— Пойдёмте, — прервал его капитан, — только быстро, у меня много работы.
— Всё-таки свою порцию лёгкой контузии вы получили матрос 2-й статьи Мацуда, — пояснил офицер, вытирая полотенцем руки, — ничего страшного, голова то цела! Я сделал вам убойный укол местного обезболивающего. Минут через десять вы захотите летать, — подбодрил он, усмехнувшись.
Пашка попытался встать, сразу закружилась голова, однако оставаться в больнице совершенно не хотелось — палаты и даже коридор были переполнены ранеными, многие стонали, кричали, стоял запах лекарств, крови и … боли.
Они вместе с офицером спустился на лифте вниз и вышли в помещение похожее на приёмный покой. В нос ударил густой неприятный запах. Пашка приостановился от представшей ему картины — весь пол был устлан лежащими в рядок телами японских солдат. Некоторые не прикрыты, видны характерные раны на животе и… головы.
„Вот они традиции и ритуалы, во всей красе“!
— Да, да! На кремацию! — Кивнул капитан, вытянувшемуся с докладом рядовому. Оглянулся и, увидев Пашкин оцепенелый взгляд, решил пояснить:
— Эти солдаты решили добровольно уйти из жизни, у них мало было шансов, — голос его ничего не выражал, был профессионально сух.
Пашка, зажав нос, старательно отводя взгляд, двинулся к двери.
— Матрос, — остановил его капитан, протягивая коробочку с лекарством, — возьмите таблетки — примете, если опять станет плохо. Только сильно не злоупотребляйте — это может сказаться на ваших боевых качествах. Ваша машина стоит справа от выхода…, — капитан не договорил.
Стоящий на посту солдатик гаркнул, клацнув затвором винтовки — из бокового коридора нарисовался высокий человек европейской наружности — вытянутое лицо, тёмные волосы с проседью, бесцветные цепкие глаза. Держался он с достоинством, голубой медицинский халат сидел на его высокой фигуре как военная форма. При виде трупов он сохранил невозмутимость, лишь слегка приподнялась бровь, да губы брезгливо скривились. Зато выглянувшая из-за его спины, толстая чернокожая бабища, буквально выпирающая своими формами из такого же голубого халата, тихо ойкнула и стала судорожно сглатывать, словно при изжоге.
„А вот и доктор Хауз со свитой, — усмехнулся Пашка, с удивлением заметив, — по ходу военврач не соврал — вколол какой-то нехилый наркотик, и уже начинает переть“!
Самого же японского военврача при виде вошедших, словно подменили — Пашка видел, как офицер выпрямился, подтянулся, требования его звучали резко, отрывисто. От этого его английский (с японскими интонациями) резал слух:
— Обезболивающих, антисептиков! Или вы желаете, что бы мои солдаты всё взяли сами?
Пашка не стал дослушивать, поспешил на выход.
„Круто он с ними — оно и понятно, во как доктора рожи воротят. Коллеги, блин. С другой стороны гости незваные такой цирк устроили, что … радости — полные штаны“.
На улице он с удовольствием вдохнул свежего воздуха, подставив лицо прохладной мороси. Война в виде обстрелов и бомбардировок в этот район не докатилась, соответственно — ни гари, не пыли. И относительная тишина! Даже слышно, как шелестит под дождевой сыпью листва какого-то декоративного кустарника, густо растущего по периметру.
Свернув по рекомендации капитана направо, выйдя из-за угла больничного корпуса, обнаружил, что машины нету. Как-то не особо расстроился, просто не спеша прошёл вперёд дальше вдоль клумбы, озираясь — может парковку сменили?
„Уехали. Вещмешок и оружие в машине осталось. И чего дальше“?
К тихому шуршанию дождя добавилось что-то новое. Повернувшись на звук, он увидел торчащую из-за куста голову присевшего Савомото.
— Ты чего там…?
Сержант уже вскочил, выбегая на дорожку, суетливо застёгивая полугалифе, нахохлившийся, словно воробей в своём великоватом американском бронежилете.
— Да я там….
— Понятно! Минировал! — Ухмыльнулся Пашка, — а я думал ты уехал, бросил тут меня без оружия….
— Ой, — сержант хлопнул себя по лбу, и снова попёрся в кусты.
— Смотри на собственную мину не наступи!
Однако сержант дурашливость напарника не поддержал. Молча появился уже с охапкой оружия, завёрнутого в целлофан.
— А клеёнку где взял? Ты чего такой…?
— А — а — а, — сержант сделал неопределённый жест. Потом провёл по животу, — крутит.
— Говорил я тебе….
— Говорил, да вроде ж вкусно было. А я ещё и слив из сухпайка натрескался.
— А лекарства? Больница же….
— У наших нет ничего, а у американцев…, — он сплюнул, — не хотелось засранцем прослыть.
— Может я схожу….
— Нет, — отрезал сержант, — подождём. Водитель уехал, у него приказ. Но обещал сделать скоро ещё одну ходку.
— Подождём, — согласился Пашка, поёжившись — дождь слегка усилился, — надо где-то пересидеть. Только в больницу…, пожалуй ты прав, соваться нечего.