Последний довод павших или лепестки жёлтой хризантемы на воде
Шрифт:
Прошло более трёх месяцев, как адмирал Ямамото с группой морских и армейских офицеров приступили к разработке плана нападения на Соединённые Штаты Америки. Навалилась масса информации: тактико-технические характеристики боевой техники противника, возможности современных средств связи, системы противовоздушной обороны, современные способы ведения войны. Детально изучен опыт второй Мировой войны и последующих конфликтов. Подробные карты. Маршруты морских патрульных кораблей. Распорядок
Компьютер позволял легко просчитывать варианты действий армии и флотов США. Что давало возможность, например, расположить подводные лодки и минные поля не только вокруг военно-морских баз, но и на путях подхода оперативных морских соединений (то, что американцы при развитии конфликта подтянут свои авианосное соединения с других мест дислокации Ямамото не сомневался).
Планы операций прорабатывались до мелочей, поэтапно и детально. Естественно некоторые моменты никак не давались — уж очень было сложно где-то преодолеть многоэшелонированную систему контроля, где-то невозможно было без катастрофических потерь прорвать оборону и нанести удар, на многих направления выявлялось чересчур много не учитываемых факторов. Зачастую офицеры самонадеянно бравировали, дескать, прорвемся, не взирая на смерть, однако такой подход не устраивал Ямамото и к каждому эпизоду вновь и вновь возвращались, находя возможности минимализировать потери.
От некоторых направлений вообще пришлось отказаться за невозможностью выполнить задачу.
Большой панорамный экран потух, высветив последние титры, и на всю стену снова появился величественный вид Фудзиямы. Картина выжидающего вулкана была настолько реалистичной, с элементами постоянного движения и приглушённых звуков (неторопливый дрейф облаков, пролёты одиноких птиц, шум листвы деревьев и журчание ручьёв), что создавалась иллюзия полного присутствия. Это было, как огромное окно в мир, где цвела сакура, лаская взоры и успокаивая нервы. И знание, что это всё ненастоящее соскальзывало на второй план.
Ямамото вдруг только сейчас понял, что строя стратегию, находясь здесь в замурованном безвременье, опирался на это прекрасное время года — весну, которая всё время была на этом живом изображении.
Ямамото обернулся на тихие шаги — в зал вошёл офицер в чине капитана.
— Генда. Минору, — адмирал снова бросил взгляд на весенний пейзаж, — какое время года будет, когда мы развернём наши силы?
— Осень, почти поздняя осень, — с готовностью но совершенно ровным голосом откликнулся офицер, словно ждал подобного вопроса. Однако если бы Ямамото повнимательней присмотрелся к собеседнику, то наверняка заметил нервозную бледность и отвлечённый взгляд человека блуждающего в своих мыслях.
Генда был действительно перегружен работой, истерзан бессонницей и собственными думами. Его удивляло и даже бесило спокойствие Ямамото, пока он не понял, что адмирал снова поставлен перед фактом проигрышной партии и с философским спокойствием двигается к своему концу. Он словно отрешился от прошлых и будущих переживаний, живя в повседневных заботах.
«Если бы мысли имели вес, — вдруг подумал Генда, — нет! Если бы все его думы были материальны — то его голова, наверняка, имела бы вес чугуна — раскаленного металла, тяжело кипевшего в голове».
«КАК!!? — Очередной раз задавался он себе вопросом, — как можно преодолеть фактически непреодолимое? Ему снова ставят задачу на грани фола и даже более….»
Конечно Генда видел, что и сам Ямамото, чем больше набирался знаний, тем мрачнее выглядел, собственно как и многие офицеры штаба, понимая с чем им придётся столкнуться. А он — Генда протянул дольше в той жизни, застал послевоенные времена и даже занял высокий военный пост. И естественно имел представление о перспективах военного развития. Однако, надо же — включился в военную игру, поддался общему настроению и азарту всего штаба.
— Поздняя осень? Наверно это не слишком удобно — по ночам будет холодно. Плюс дождь и распутица, — вторгся его рассуждения тихий голос адмирала.
— Время выбирается на небесах, — пробормотал Генда, и тут же встряхнулся, — время атаки определяет сильный солнечный шторм. Условия будут наиболее благоприятные.
Ямамото кивнул и вернулся к столу, расположившись в кресле, вежливым кивком предложив присесть и Генде.
Бросив короткий взгляд на аккуратно разложенные записи и карты, словно, между прочим, Ямамото заметил:
— Просмотрел кое-какие художественные фильмы из рекомендованных вами….
Генда терпеливо молчал, ожидая продолжения.
— …мой трезвый анализ и прогноз перед войной, выставленный против безответственности армейских генералов и некоторых политиков подхватили все кому не лень…
— Безответственности, — одними губами повторил Генда.
— … а бесцеремонные янки, в своей известной манере самолюбования, имели наглость записать меня чуть ли не в поклонники Америки.
Генда лишь кивнул, показывая, что понимает, о чём речь.
Лицо адмирала оставалось бесстрастным, казалось, что он даже говоря, едва открывает рот, именно эти скупые эмоции выдавали его негодование. Затем голос Ямамото слегка потеплел:
— Однажды Хирано Гонбэя, самурая прославившегося в битве при Сидзугадакэ в 1583 году, пригласил к себе домой некий господин Хосокава.
Хосокава восхвалял его мужество, и в тоже время сетовал, что такой смелый воин занимает всего лишь должность хатамото при господине Иэясу.
«Если бы вы были моим слугой, я бы пожаловал вам половину своего состояния», — говорил тогда господин Хосокава.
В ответ Гонбэй не проронив ни слова, вышел на веранду, повернулся лицом к дому, помочился и лишь потом сказал:
«Если бы я был слугой хозяина этого дома, я бы здесь не мочился».
Так вот Генда, если представится случай, напомните мне, чтобы я помочился на Белый дом в Вашингтоне, — тут Ямамото наконец позволили себе скупо улыбнуться, но улыбка его быстро погасла, — я прошу простить меня в проявлении этой человеческой слабости — во всём видеть прежде всего себя. Вернёмся же к действительно важным делам.