Последний глоток сказки: жизнь. Часть I и Последний глоток сказки: смерть. Часть II
Шрифт:
Конечно, вампиру не холодно. Возможно только немного неловко стоять перед ней в брюках и сорочке даже без шейного платка. Она отвела взгляд, и он тоже отвернулся.
— Я погорячился с платьями, — Александр даже усмехнулся выбранному глаголу.
— Ты можешь надеть брюки.
— Мне не холодно, — проговорила Валентина, действительно почувствовав возвращающееся в тело тепло.
— Вот и славно, вот и славно, — пробормотал хозяин замка, глядя на пустой стол в столовой. — Погрейся у огня, а я велю поторопиться с ужином.
Валентина следила за удаляющейся фигурой.
— Возьми шаль!
Валентина вздрогнула, вдруг снова увидев перед собой графа. И не протянула руки
— она смотрела на аккуратный шейный платок и отутюженный пиджак. И непроизвольно сжала пальцами борта халата, точно боялась, что граф сейчас снова спрячет себя в него.
— Позвольте мне остаться в халате, так теплее…
Граф только кивнул, а она, ища, чем занять образовавшуюся паузу, заметила книгу. Стихи? Тютчев? Не может быть…
— Я хорват, — ответил граф на незаданный вопрос. — Я свободно владею твоим языком, как ты успела уже заметить. И Дору знает русский наряду с сербским и румынским. Одна из его многочисленных гувернанток была русской.
Валентина снова кивнула и уставилась на протянутую руку.
— Мы могли бы почитать друг другу любимые стихи… — проговорила она тихо.
— После ужина, мое прелестное дитя. После ужина.
Валентина вцепилась в руку и только тогда поняла, что граф в перчатках.
— Чтобы я более не казался тебе таким уж холодным, — улыбнулся он одними губами.
Ели в тишине. Граф осушил принесенный ему бокал в то же мгновение, как Серджиу поставил его перед ним. А Дору с нескрываемым наслаждением потягивал из своего стакана тягучую бордовую жидкость. Валентина тоже блаженно жевала свежие овощи: после шоколада они казались амброзией. Но когда наколола на вилку лист салата, вдруг поняла, что в повисшей тишине все будут слышать только его хруст, поэтому скрестила столовые приборы на тарелке и, сложив руки на коленях, с надеждой взглянула на Дору, которого повисшая над столом тишина нисколько не смущала. Конечно, они всегда так едят — подумала Валентина и на свой страх и риск нарушила молчание:
— Может, уже почитаем стихи? — И когда никто не поддержал ее инициативу, даже сам граф, добавила: — Или всю ночь просидим вот так?
— Или поиграем в старинную игру, — после паузы открыл рот Дору. — В которой ведущий в маске без прорезей для глаз должен поймать кого-нибудь и на ощупь определить, кто же ему попался.
И секунды не прошло, как граф Заполье открыл рот и, вместо того, чтобы выбранить сына, принялся читать что-то на итальянском, глядя в одну точку. В это время Дору в мгновение ока раздобыл где-то гитару и, не дослушав родителя, заиграл красивую мелодию и запел серенаду, опять же на итальянском. Валентина кусала губы и молилась, чтобы ее черед не наступал как можно дольше. А когда все-таки ей пришлось говорить, она пошла на хитрость — стала читать письмо Татьяны, которое учила еще в школе. И даже когда закончила декламировать, никто не перебил ее.
Опять над столом повисла жуткая тишина.
— Ну что, никто ничего не помнит больше? — осведомился Дору, медленно переводя взгляд с отца на девушку. — Выходит, будем вместе умирать со скуки.
— А это ты правильно заметил, — сверкнул глазами граф и отодвинул стул, чтобы подняться. — Кому-то тут явно пора умереть.
Он смотрел поверх Валентины, и все равно она не смела поднять глаз и нервно сжимала край скатерти.
— Погодите, pap'a. Давайте для начала попытаемся стать семьей, а то вот так и будем всю вечность коротать: по разным углам?
Граф не двигался с места. Только взгляд его медленно опускался на льняную макушку.
— Как ты мог уже заметить — быть семьей у нас пока плохо получается! Но тому есть причина. Я не совсем понимаю нынешнее поколение людей…
— Papa, хватит быть занудой! — Дору хлопнул по столу кулаком, пусть и тихо. — Современные люди ничем не отличаются от нас. Вы вот даже стихи с Валентиной одни и те же знаете. Ну же, Тина, прочитай нам что-нибудь из Тютчева.
Валентина поднялась и даже вышла из-за стола, точно школе. И стихотворение взяла опять же из школьной программы:
— Слезы людские, о слезы людские,
Льетесь вы ранней и поздней порой…
Льетесь безвестные, льетесь незримые,
Неистощимые, неисчислимые, —
Льетесь, как льются струи дождевые
В осень глухую, порою ночной.
Граф оставался на ногах и не отошел от своего стула, а Валентине казалось, что он стоит от нее в одном шаге, так ей вдруг сделалось невыносимо холодно. Даже ватный халат не спасал. Она не могла отвести взгляда от бледного лица, на котором темные губы соперничали по блеску с глазами. Или просто ее собственный взгляд увлажнился, а его лицо оставалось по-прежнему невозмутимым?
Дору лениво поднялся со своего стула и не дал ей дочитать стихотворение:
— Papa, неприлично заставлять женщину стоять…
— Я ни к чему не принуждаю твою невесту, — отчеканил граф и направился к лестнице, но, схватившись за балясину, обернулся: — О, как убийственно мы любим, как в буйном омуте страстей мы то всего вернее губим, что сердцу нашему милей…
Не дочитав стих, граф вспорхнул по лестнице.
— Хотели, как лучше, получилось, как всегда… — простонал Дору. — Мне не хочется ни петь, ни танцевать, ни даже смотреться тебя. Что будем делать?
Глава 8 "Пятизвездочный замок"
Валентина смотрела на пустую лестницу и вспоминала, как впервые поднималась по ней с Дору. Удивленный взгляд блуждал по всем четырем сторонам света — вернее, тьмы. В руках вампир держал фонарик: довольно яркий в пределах обесточенной квартиры, в огромном замке он играл незавидную роль тусклого софита. Блуждающий электролуч высвечивал для краткого знакомства то цветные витражи сводчатых окон, то завитушки лестничных перил, то пасторальные гобелены на стенах, то свешивающиеся с потолка тяжелые круглые лампы с давно оплывшими свечами.