Последний интегратор
Шрифт:
– - Не успел пришить, -- соврал я.
– - Завтра пришью.
– - Может быть, вы против Студенческой дружины?
– - сказал ректор.
– - Не против, -- сказал я.
– - Завтра пришью -- не оторвёте.
– - Вы остроумный человек, -- сказал ректор.
Он встал, подошёл ко мне и предложил садиться. Мы оба сели. Ректор взял в руки карандаш.
– - А чем вы занимаетесь, помимо учёбы?
– - спросил ректор.
– - Помогаю музейщикам, -- сказал я.
– - Копаю подземный ход в овраге за музеем.
– - А чем занимались до раскопок?
– -
– - Ходил в Луна-парк.
– - И девушка, конечно, есть?
Я не ответил.
– - И подраться вы тоже любите.
– - Он обвёл карандашом моё лицо.
Я опять не ответил.
Ректор оглянулся на дверь, как будто боялся, что кто-нибудь войдёт.
– - А чем ещё? Есть у вас какое-то важное занятие?
Я молчал.
– - У вас есть важное занятие, -- утвердительно сказал ректор.
– - Почему вы скрываете? В этом нет ничего постыдного. Вы работаете в Интеграционном комитете. Проводите там много времени, получаете жалованье. Хорошо знакомы с Александром Дмитриевичем Карапчевским.
Мне не понравилось, каким тоном он произнёс имя Карапчевского.
– - А разве работа в Инткоме -- это нарушение институтского устава?
– - спросил я.
– - Конечно, не нарушение, -- сказал ректор.
– - Я только приветствую ваше желание принять участие в интеграции. Наш город прославился на всю страну как площадка для интеграционного эксперимента. Но вот вопрос: насколько эта работа совместима с учёбой в Педагогическом институте? Совместима ли?
– - Я работаю только полдня. А полдня учусь.
– - А как же библиотека? Как же подготовка к семинарам, к экзаменам? Вы сами говорите, что на экзамене по латыни получили четвёрку. А если бы вы не работали в Интеграционном комитете, то что бы вы получили?
– - Тройку, -- сказал я.
Ректор засмеялся.
– - Вы остроумный человек. Я ценю в людях остроумие. Но чтобы добиться успеха в жизни, мало остроумия. Знаете, что нужно, чтобы добиться успеха в жизни? Знаете?
Он так наседал, что заставил меня ответить:
– - Не знаю.
– - Нужно выбрать себе правильное занятие, -- сказал ректор.
– - Нужно выбрать одну-единственную дорогу и идти по ней, не сворачивая. У меня в молодости тоже был выбор: остаться на заводе или идти в науку. Я выбрал науку и не жалею о выборе. А если бы вам предложили выбрать одну-единственную дорогу, что бы вы выбрали? Учёбу в Педагогическом институте или интеграцию?
Так вот на что ты намекаешь, подумал я. И как я сразу не догадался? Ещё один диффер!
– - Я вас не заставляю, -- сказал ректор.
– - Не имею права вас заставлять. Но поверьте опытному педагогу, что продолжение работы в Интеграционном комитете -- или где-то ещё -- только отвлёчёт вас от учёбы. Вы перешли на третий курс, а это самый сложный курс. Спросите у старших товарищей. Многие срываются, бросают учёбу. Зачастую это происходит из-за посторонних занятий.
– - А как же Студенческая дружина?
– - спросил я.
– - Она не будет меня отвлекать?
– -
– - Можете считать, что это наш эксперимент. Надеюсь, вам всё понятно?
Мне всё было понятно. Мне было понятно, что если видишь небольшого начальника, который сидит за Т-образным столом перед портретом большого начальника, то знай: этот человек -- диффер. Не нужно с ним разговаривать. Не нужно ни о чём его просить. Не нужно ни в чём его убеждать.
* * *
Солнце не показывалось после той грозы над Островами. На улице было серо из-за низких туч. От осеннего дождика при сильном ветре костенели пальцы на руках. Этот летний холод был хуже любого мороза. Но Гуровский свитер под курткой обволакивал моё тело приятным теплом.
Дверь в комитет была заперта и опечатана полицией. Окно рядом было полностью выбито и закрыто упавшим шкафом. Вокруг крыльца валялись насквозь промокшие папки и отдельные бумаги. Я заметил папку "О-ва (II)". Она была пустая. Когда-то в ней хранились карты Островов. Значит, опять было нападение. От ненависти я перестал чувствовать дождинки, которые текли по лицу. Или это были не дождинки, а слёзы?
Я пошёл в мэрию к Никите Максимовичу. Никмак разговаривал с какими-то людьми в мокрых плащах. Когда он увидел меня, то быстро с ними распрощался. Я спросил, что произошло в комитете.
– - Полный разгром, -- сказал Никмак.
– - Полнейший.
– - А что с Александром Дмитриевичем?
– - В комитете никого не было. Вандалы вломились, всё разрушили, всё, как бы это мягче выразиться, обгадили и удалились.
– - А комитетский архив?
– - Ничего не уцелело. Порвано, сожжено, выброшено под дождь, украдено. Приезжал инспектор полиции. Он уже уверен, что это простое ограбление.
Мы сидели в кабинете Никмака и молчали. Вся работа Карапчевских по сбору архива, вся моя работа по приведению архива в порядок пошла к воронам. Взять бы этих вандалов за шкирки!..
Я вспомнил о поджигателе.
– - Его отпустили, -- сказал Никмак.
– - Отсутствие улик, отсутствие свидетелей. Преступления вообще не было. Дорога и дома на Островах загорелись из-за молний.
Я рассказал ему о разговоре с ректором. Никмак пообещал, что позвонит ректору. Хотя если меня захотят исключить, то что сможет сделать Никмак?
– - А где Александр Дмитриевич?
– - спросил я.
– - Я хотел с ним поговорить.
– - Он тоже хотел с нами поговорить. Вечером, часов в шесть приходите к нему домой.
Домой ехать бесполезно, подумал я. Надо где-то пересидеть до вечера. Я пошёл в общежитие к Артёму. Артёма в комнате не было. Я пошёл к Денису. Денис страшно смущался, извинялся, но меня не пустил. Я хотел пойти в библиотеку, но тут встретил одного плохо знакомого физматовца. Мы вместе копали подземный ход. На рукаве у него был пришит ромб СД. Он позвал меня к себе и угостил чаем с бутербродами.