Последний каббалист Лиссабона
Шрифт:
Он потер подбородок, и на коже осталась жирная черная полоса.
— Я ничего не продаю. Я ищу Эурику Дамаша.
Он скептично взглянул на небо, потом на землю и пожал плечами.
— На твоем месте я бы уже начал копать. — Он сложил губы в презрительную усмешку и ткнул большим пальцем куда-то вверх. — Насколько я понимаю, самостоятельно он оттуда не выберется.
— Мертв? — спросил я.
Мальчик постучал по каменному косяку.
— Мертвее не бывает.
— Ты уверен?
— Сам видел его тело. Открыл ему рот и плюнул, чтобы убедиться.
— Его убили во время восстания против новых христиан?
Он пожал плечами.
— Слушай, у господина Эурику было полно врагов. Неужели ты ждал, что он выживет? Ему следовало бы спрятаться как клопу в матрасе и не показывать носа. — Он кивнул в мою сторону. — А сам-то ты кто такой?
— Педро Зарко, — ответил я, назвавшись именем, полученным при обращении. — Я живу в…
— А, племянник господина Авраама!
— Откуда ты знаешь, кто я?!
Мальчик подошел ближе, уцепился за прутья решетки, словно собираясь перелезть через нее. Отсюда я увидел, что румянец на его щеках — на самом деле ссадины и кровоподтеки.
— Господин Эурику ненавидел твоего дядю, — сказал он. — Все время говорил о том, что хочет поймать его и устроить pinga, чтобы только послушать, как он будет проклинать его и стонать. Странно, но в чем-то, мне кажется, он его вроде как любил тоже. Он всех любил по-своему. Но он считал твоего дядю немного сумасшедшим… и опасным.
Pinga, что значит «капля», — пытка, во время которой по всему телу капля по капле стекает кипящее масло. Иногда палачи ожогами писали на коже имя жертвы: португальские имена бывают очень длинными, и многие готовы сознаться в чем угодно прежде, чем первая кипящая капля положит начало их родовому имени.
— Ты слуга? — спросил я.
— Я их отослал. — Он снял берет с такой заговорщической улыбкой, что можно было подумать, он собирается поделиться кладом. Каскад шелковистых янтарных волос рассыпался по плечам. Он, как выяснилось, был скорее она. — Я его вдова, — сказала она, склонив голову. Она пожала плечами, словно извиняясь за маскарад, и открыла ворота. Взяла меня за руку, будто приглашая на танец. — Идем! — сказала она.
Так этот мальчик и есть невеста Дамаша! Мы пробежали через залитую кровью кухню и из кладовой вышли во внутренний двор, засаженный апельсиновыми деревьями, отягощенными плодами. На каменной террасе позади дома бушевал костер из одежды и дров. Разноцветная кипа рубашек, плащей и штанов громоздилась неподалеку. Клочки горящей одежды взлетали в воздух и опускались на землю подобно перьям.
— Я всю ночь жгла его вещи, — гордо сказала она. — Сперва избавилась от сапог. У него было восемь пар. По одной на каждый день недели. И еще одна из акульей кожи для воскресной мессы. Если ему не нравилось, как я их начистила, он ссал на них и заставлял все делать сначала. И, скажу тебе, моча у него воняла не хуже кошачьей! Проблема в том, что они воняют, пока горят! Прямо как он!
Языки пламени плясали, словно марионетки.
— Ты бросила Эурику Дамаша в костер?! — изумился я.
— Думаю, ты найдешь тут его зубы, если повнимательнее посмотришь! — улыбнулась она, облизнув губы, словно пробуя угощение. — У него их было явно больше, чем надо, так что они где-то там. — Она заметила мой ошеломленный взгляд и рассмеялась. — Он отправился похитить твоего дядю, знаешь.
— Он нашел его? Что он…
— Нет, он вернулся злой. Не смог найти место, где прячется господин Авраам. Я слышала, он так говорил.
Значит, интуиция подвела меня: Эурику Дамаш тут ни при чем. А Самсон мертв. Тогда остаются отец Карлос и Диего — единственные из молотильщиков, кто, возможно, предал дядю; Мигель Рибейру и рабби Лоса — те, кто мог прибегнуть к шантажу.
— Он хотел устроить pinga всей вашей компании каббалистов, — продолжала девушка. — Заставить их признать, что это все вранье. Он в последнее время просто помешался на этом. Старел, наверное. Он не верил в эти штуки, знаешь.
— Какие штуки? Я не понимаю.
Она засмеялась, словно хотела унизить меня, с видимой гордостью одернула края шелкового кафтана.
— В существование Бога, глупенький!
В этот момент из дома выбежал долговязый черноволосый подросток с жидкими усиками. В руках он сжимал окровавленный меч, и взгляд его был устремлен на меня.
— Все нормально, Хосе, — сказала она ему. — Это племянник господина Авраама. — Повернувшись ко мне, она прошептала: — Это Хосе его убил. Он не слишком-то хорошо управляется с мечом. Но когда человек нажрался, как свинья в корыте с виноградом, нужен всего лишь один маленький кинжал и…
Она выбросила вперед руку, демонстрируя смертельный выпад мечника, улыбнулась, а потом предложила мне бросить в костер плащ. Хосе кивнул мне покровительственно и серьезно, как взрослый, взявший на себя роль защитника, и в мрачной, благоговейной тишине мы втроем наблюдали, как одежда дымилась, сворачивалась и чернела.
Лицо девушки стало жестче. Она поднесла руку к щеке, будто желая замазать ссадины. Она обернулась ко мне.
— У меня еще на спине следы, знаешь. Я целый год была у него девочкой для битья. Шлепал свою «птичку» и бил меня, если ты понимаешь, о чем я. — Она улыбнулась. — Я хочу стереть все воспоминания о нем. — Она взяла меня за руку. — Ты понимаешь, да? — Я кивнул, и она сурово взглянула на меня, указывая на грудь. — Каббалисты правда считают, что Бог живет тут?
— И тут, и где угодно еще. И нигде. Бог придет к тебе в том образе, который ты сумеешь воспринять — одетым в ту личину, в которой ты увидишь Его. Это зависит от Его благоволения… и твоего восприятия.
— Тогда Он не придет ко мне в образе мужчины — мне не нужен Бог-самец. У меня уже был один, и я ненавижу его! Я убью каждого бога, который еще покажет мне свою «пунцовую голову».
— Тогда женский образ. Или бесполый. Или и то и другое.
— Женщина. Ага, я хочу, чтоб женщина. — Она сжала руки в кулаки и прорычала, стиснув зубы: — Ни один мужик больше не овладеет мной! — Снова надев берет, она обрела вид высокомерный. Заправляя под него волосы, она сказала: — Забирай любые вещи, какие хочешь, и убирайся!