Последний настоящий вампир

Бакстер Кейт

– Мне нравится, как оно звучит, когда ты его произносишь. Никто очень долгое время не называл меня Михаил.

– Ронан называет тебя Михаил, - снова заметила она.

– Верно. Но это звучит не так сладко, когда он меня так зовет.

Клэр остановилась, повернулась к нему, и блестящая улыбка появилась на ее лице.

– Ты только что сделал мне комплимент, Михаил?

Боги. Это была пытка - быть так близко к ней, и не прикасаться. Клэр была красива и умна; ее разум был быстрым и резким.

– Так и есть, - ответил он, возвращаясь к своей пасте и катая ее вилкой по тарелке.
– Тебе

нравится?

Он бросил на нее косой взгляд, и у него внутри все сжалось, когда румянец расцвел на ее щеках.

– Может быть, - сказала она, проглотив кусочек цыпленка.

Разве важно, была ли она Сосудом или нет? Майкл без сомнения знал, что хочет ее, так или иначе. Кроме того, он был уверен, что это безрассудное желание станет причиной гибели их обоих.

Глава 15

– У тебя есть четверки?

– Нет. Бери карту.

Если бы Ронан видел его сейчас, устроившегося на полу гостиной, мужчина задохнулся бы от смеха. Но Майклу было все равно. Каждый момент, проведенный с Клэр, был драгоценен; каждый новый день - подарок, который он не мог ждать, чтобы развернуть.

Прошло еще три дня. Три дня он был заперт в своем доме-гробнице, пока Ронан выступал в качестве его посланника, обращаясь к сильным ковенам дампиров и проводя их в свое лоно союзников, которые поддерживали изменения. Армия вампиров воинов для борьбы с Сортиари. Так он мог защитить Клэр.

Его пару. Сосуд и мать вампирской расы.

Или на это он надеялся.

– Твоя очередь.

Майкл посмотрел на выжидающую Клэр, милая улыбка играла на ее полных розовых губах. Боги, как он хотел прикоснуться к ней. Попробовать ее. Почувствовать мягкость лепестков ее губ возле себя.

– Прости. У тебя есть тузы?

Клэр состроила недовольную гримасу и передала карту. Сейчас их разделяло всего несколько дюймов, хотя он чувствовал, что между ними на мили простиралась пропасть. Он не знал, как сократить разрыв. Что делать, что сказать, что позволило бы ей полностью довериться ему. Его сердце перестало биться два дня назад, и еще никогда он не чувствовал так же остро пустоту, как сейчас. Кровь Клэр больше не поддерживала его, и если он снова скоро не покормиться, то жажда крови накроет его с головой, и он возьмет ее вену, хочет она того или нет.

– У тебя глаза серебряные.

Майкл собрал четыре туза и отложил карты в сторону.

– Да.
– Ему не нужно было подтверждение. Его эмоции балансировали на грани. Изменчивые. Каждый момент, проведенный рядом с Клэр был раем и адом одновременно. Или, скорее, чистилищем.

– Что-то огорчает тебя, - сказала она, и это его восхитило.
– Или ты думаешь, как заставить свое моджо контроля над разумом сработать на мне?

Если бы это работало. Майкл выдохнул.

– Я...
– слова ускользали от него. Забивали мысли, будто идешь по вязкой грязи.
– Разочарован.

– Я не понимаю, почему.
– Тон Клэр был легким, но глаза были прикрыты. Темное золото в полночном небе.
– Ты выигрываешь.

– Я надеялся, что расстояние между нами сократится, но, кажется, с каждым днем оно становится только шире.
– Он пытался раздавить разочарование внутри него, кипящее и бурлящее, как речной поток.
– Ты все еще не доверяешь мне.

– Нет.
– Клэр отложила карты, подтянула колени к груди и обхватила их руками.
–

Не доверяю.

– Почему?

– Потому что ты сказал мне, что хочешь, чтобы продолжала называть тебя Майклом.

Снова эта дурь? Майкл поднялся с пола и раздраженно выдохнул.

– Тебя не должно волновать, какое имя я выбираю.

– Волнует, если это ложь.

Раздражающая женщина.

– Пусть это ложь, если ты так считаешь. Но это не меняет того, кто я есть.

– Именно!
– Клэр тоже встала, раскидав карты. Ее волосы каскадом лились на одно плечо, будто золотая пелена, а щеки покраснели от злости, что дразнило его жажду крови.
– Так зачем врать? Это не изменит того, кто ты, Михаил.

Вторые клыки вырвались из десны, также как и рык из груди.

– Ты солгала. Назвалась не своим именем в ту ночь, когда мы встретились.

– Кроме шуток!
– выплюнула Клэр.
– Потому что я разводила тебя. Я солгала тебе, но не самой себе. Что ты делаешь каждый день. Ты лжешь себе о том, кто ты на самом деле, и нет никакого способа, при котором я могу тебе доверять — вообще — пока ты продолжаешь это делать.

Как он мог объяснить ей боль, которую он испытывал? Вину? Ответственность, которая давит через это имя на него? Это была мантия, которую он сбросил по определенным причинам, а она настаивала, чтобы он натянул ее снова и снова.

– Ронан говорит...

– Да срать я хотел на то, что говорит Ронан.
– Майкл шагнул вперед, слова жгли горло.
– Он такой же, как и ты.
– Он подкрадывался к ней, но Клэр стояла на месте, вызывающе подняв подбородок.
– Ты не знаешь той боли, которую причиняешь мне каждый раз, когда говоришь это имя.
– Боль, да. Но удовольствие тоже. Такое интенсивное удовольствие, что пробудило, как заточенное лезвие, и очистительный огонь Сортиари. Он не хотел, чтобы она называла его Михаил, потому что заставляла его хотеть ее еще больше. Жаждать ее с такой силой, что он не понимал и не мог остановиться. Если они не смогут найти доказательства того, что Клэр действительно Сосуд, она никогда не будет ничем большим для него, кроме источника крови. И от этого ему захотелось кричать от злости на богов и резать всех и вся, чтобы не осталось ничего, кроме разрушений. Что-нибудь, чтобы притупить боль и необъяснимое чувство утраты, которое он чувствовал каждый раз, когда она произносила его имя.

– Нет, думаю, я не знала, что причиняю тебе боль.
– Клэр едко посмотрела на него, упрямо сжав челюсти.
– Потому что ты ничего не рассказал мне о себе! Я - пленница в этом доме уже почти неделю без объяснений, кроме того, что это для моей собственной защиты. Я осталась. Даже после того, как ты отверг меня. И это даже не потому, что у меня не было выбора, а потому, что каждая клеточка моего тела кричит доверять тебе. Как я могу, когда ты так много скрываешь от меня? Доверие - не улица с односторонним движением, Михаил. Если ты хочешь получить мое доверие, ты должен сам довериться мне. Так что, пока ты не решишь вытащить свою деспотичную, упрямую голову из задницы, не разговаривай со мной. И поскольку ты, кажется, не реагируешь ни на что кроме злости, я ставлю тебе ультиматум. У тебя есть ровно двадцать четыре часа, чтобы дать мне хорошую причину, почему я должна остаться здесь, с тобой. Если не сможешь, я ухожу. Всего хорошего.