Последний порог
Шрифт:
— Побег устроил сам Гейдрих.
— Гейдрих? — удивился Эккер.
— Да. Но, насколько мне известно, его ловко перехитрили.
— Кто?
— Этого я не знаю. Вам, видимо, говорили, что Гейдрих не всех своих агентов заносил в официальные списки. Поэтому, когда он стал гауляйтером Праги, он через своих агентов был прекрасно осведомлен обо всем, что происходило в империи. Его агенты находились как в окружении Гиммлера и Бормана, так и в окружении Канариса.
— Назовите их.
— Их фамилии мне неизвестны, но я знаю, что такие были, да и сам Гейдрих не делал из этого тайны.
— А если это был Канарис? Мы точно выяснили, что покушение организовали в Лондоне. Мало вероятно, чтобы Гиммлер был в связи с Лондоном, а в отношении Канариса это вполне допустимо.
— Допустить все можно, — заметил Добаи, — только требуется еще доказать, что так оно и есть.
— Это верно. Однако вернемся к Радовичу. С какой целью Гейдрих организовал его побег? Подумайте.
— Я могу только догадываться.
— Хотел бы услышать, что это за догадка.
— Догадка эта основана на одном из разговоров Гейдриха и Канариса. Происходил он несколько лет назад в официальной обстановке, более того, в конце его между гестапо и абвером было подписано соглашение. После официальной части разговор шел о многом и, главным образом, об откровенности. Канарис сказал, что мы-де должны помогать друг другу в работе, на что Гейдрих заметил, что это зависит не от гестапо, которое, мол, все делает в этом отношении. И, словно в подкрепление своих слов, он упомянул о деле Радовича, которого арестовало гестапо, а им уже давно интересуется абвер, поскольку тот работает на французскую секретную службу. Гейдрих, не желая мешать Канарису, но стремясь к достижению общих интересов, согласился инсценировать побег Радовича, более того, он даже пожертвовал при этом одним эсэсовцем. По выражению, лица я видел, что Канарис не имеет ни малейшего представления об этом деле, однако не хочет показать свою неосведомленность. Но, как только Гейдрих уехал, шеф вышел из себя, кричал, что кто-то провел за нос не только Гейдриха, но и нас самих. Несколько позже нам стало известно, что Гейдрих имеет даже агента, который якобы связан с Коминтерном. Чтобы спасти Радовича, Гейдриху и сообщили сказку о происках французской разведки.
— И они знают, кто этот агент?
— Не знают. Вот тогда-то я и,получил задание перевербовать Радовича, но мне это не удалось, так как выяснилось,что Радович бежал во Францию. В течение восьми месяцев он изучал испанский язык в школе Коминтерна, а затем уехал в Испанию, где занимался организацией партизанских отрядов. После прихода к власти Франко он бежал в Тунис, где скрывался несколько месяцев, а в сороковом году на пароходе уехал в Советский Союз.
— А что с ним сейчас?
— Не знаю. Мне в руки попадало много противоречивых донесений о нем. По достоверным данным, в сорок первом году он вдруг появился в Стокгольме, откуда несколько раз нелегально наезжал в Германию. А несколько месяцев назад его видели в Мюнхене, где он якобы устанавливал связь с группой «Белая роза».
Эккер знал, что Добаи говорит правду, так как он сам внимательно следил за передвижением Радовича, а абвер располагал точными данными.
Эккеру было жаль Добаи, которого, как и братьев Шолль, так
Вместе с собой Добаи унес в могилу много тайн. Прошло две недели, как абвер фактически разогнали, а Канарис все еще не арестован. Почему? Потому что против него нет веских улик, хотя, судя по всему, он и являлся одним из организаторов заговора против фюрера. Известно и то, что нити этого заговора протянулись очень далеко, даже на оккупированные территории, и что в Венгрии также имелись союзники заговорщиков.
Эккер встал, надел домашний халат, думая о том, что многие уже сбежали с тонущего корабля. Но тогда почему об этом не думает он? Хотя, откровенно говоря, он смело может заявить, что никогда не верил в господне предначертание фюрера.
Неожиданно в голову пришла дикая мысль: окольными путями установить контакт с английской или же американской секретной службой, хотя этот путь и казался ему неприемлемым. С него могли слишком много спросить, и за все пришлось бы отвечать. А если все же предположить, что ему все простили? Что же тогда он выиграет? Жизнь. Специалисты и у них имеются. Как агента его использовать нельзя... А жизнь сама по себе не столь уж многого стоит.
В комнату вошла Эрика. Ей исполнилась тридцать лет, она превратилась в настоящую женщину. Она любила Эккера и все еще не подозревала, что вот уже восемь лет живет с убийцей Пауля Витмана.
— Великолепный чай! — похвалил профессор, целуя наклонившуюся к нему женщину в щеку.
Эрика бросила на ковер подушку и, усевшись в ногах у Эккера, положила голову ему на колени.
— Как хорошо, что ты пришел домой! — сказала она ласково. — Я так боюсь оставаться одна. Сама не знаю чего, но очень боюсь.
Эккер погладил густые блестящие волосы жены:
— Скажи, Эрика, после всего того, что я для тебя сделал, ты смогла бы предать меня?
Эрика нашла вопрос странным и потому ответила не сразу:
— Ты же знаешь, что я люблю тебя, или, может, ты мне не веришь?
— Чувствую и знаю, что любишь, Эрика. — Отпив холодного чая, он поставил чашку на стол. — Мне пятьдесят шесть лет, девочка. К тому же я очень некрасив, а ты молода и красива.
— Красота сама по себе еще ничего не значит, — проговорила Эрика. — Глубокое содержание делает красивой и внешность. Так бывает не только в искусстве.
— Да-да, — перебил ее муж, — так оно и есть, но если вдруг когда-нибудь окажется, что у меня дрянная душа...
— Тогда я, возможно, разочаруюсь в тебе.
В дверь позвонили. Эрика встала, чтобы открыть. Через несколько минут она вернулась в сопровождении толстого мужчины лет тридцати. Лицо мужчины блестело от пота, хотя было отнюдь не жарко.
Эрика тут же дипломатично удалилась, закрыв за собой дверь.
— Прошу прощения, господин профессор, — выпалил мужчина, — лишь важность дела, с которым я пришел, позволила мне побеспокоить вас в столь неурочное время.
Эккер умышленно молчал, испытующе рассматривая толстого мужчину, словно вспоминая, где и когда он его видел.