Последний порог
Шрифт:
— Иди, — сказал ему генерал. — Об этом мы уже говорили.
Чаба попрощался, поцеловал матери руку и, взглянув на часы, пошел к двери.
— Не забудь взять с собой плащ и долго, не засиживайся, — сказала ему вслед мать.
Разговор с родителями расстроил Чабу. Андреа сразу же заметила его подавленное настроение. Юноша сослался на головные боли и на то, что его печалит отъезд Андреа. Пока они добрались до кино, пошел дождь. В кинозале Чаба почти не смотрел на экран, он привлек к себе девушку и несколько раз поцеловал ей руку, а сам думал о том, что же он станет делать, когда ее не будет рядом. Возможно, уедет домой. А как же тогда быть с учебой? На что жить? Можно было бы поговорить с дядюшкой Гезой, но что он ему скажет, если разговор примет неожиданный оборот. Вспомнил о просьбе Берната: «Не забывай, что у Анди, кроме меня, никого нет... Я прошу, чтобы ты был ей хорошим другом». Удалось ли спасти Милана? Его собственное положение, отца и матери довольно смешное: разглагольствует о любви, о родительском благословении, о человеческих правах, а в это время Бернат рискует собственной жизнью ради чужого человека. Возможно, больше они и не увидятся. Как непонятен бывает человек! Разумеется, отец любит Гезу. Однако и дружба и любовь у него имеют свои границы.
Когда фильм кончился, дождь все еще шел. Такси у них увели перед самым носом. Зайдя под какую-то арку, они ждали, когда дождь немного стихнет. Чаба смотрел на вымытый дождем асфальт, в котором отражались фонари и свет витрин. Через минуту у Чабы снова испортилось настроение, так как он вспомнил, что завтра, в это время, поезд уже увезет Анди в Будапешт. Мимо них мчались автобусы, легковые машины, иногда проезжал крытый фиакр, в котором сидели веселые парни и девушки, распевавшие задорные песни.
Вскоре Чабе удалось остановить такси. Назвав ресторан, он взял руки девушки в свои, и оба удобно развалились на сиденье. И хотя «Савой» не входил в число шикарных ресторанов, однако в нем было довольно уютно. В основном его посещали студенты из богатых семей, влюбленные, не любящие шумных мест, и те, кто шел сюда не для того, чтобы повеселиться, а чтобы просто посидеть и спокойно поговорить. Двухместные столики стояли в крохотных боксах вдоль стен, а посреди зала играл небольшой оркестрик из пяти музыкантов, причем играл в строгой манере, словно это был не ресторан, а консерватория, где собирались избранные ценители музыки. На столиках горели свечи, а в хрустальных вазах красовались цветы. В самом конце вечера, по установившемуся здесь обычаю, старший официант галантно вручал даме, сидевшей за столиком, этот букет, разумеется, бесплатно — в знак внимания хозяина заведения.
Андреа была очарована предупредительностью и безукоризненным обслуживанием по-дружески улыбающихся официантов. Перед ужином они заказали коньяку. Затем они распили бутылку шампанского. Чаба думал, что алкоголь улучшит его настроение, но этого не случилось, а лирическая, даже сентиментальная, музыка еще больше усиливала его печаль. Он пытался было скрыть ее, но Анди заметила его состояние и решила, что он грустит об ее отъезде. Собственно, Чаба не лгал, когда говорил, что его расстроил завтрашний отъезд Анди, но это была лишь одна из причин его плохого настроения. Все то, что произошло с ним за последние недели: арест Милана, допрос в гестапо, разрыв с братом, постоянные разговоры с отцом и, наконец, сегодняшние треволнения — все это спрессовалось воедино и навалилось на него тяжелым камнем.
За столом он ел очень мало и, пока они ужинали, обменялся с Анди всего лишь несколькими словами.
Затем у него появилось страстное желание рассказать ей о сегодняшних событиях. Это желание росло в нем под влиянием звучавшей музыки, которая, как известно, особенно сильно действует на влюбленных. Люди в молодом возрасте любят страдать или, по крайней мере, разыгрывать роль страдающих, и в этом отношении Чаба не являлся исключением. На какое-то мгновение он как бы со стороны увидел себя страдающим и содрогнулся. Неужели это он? Почему ему так хочется, чтобы его пожалели? Он даже не подумал о том, какой болью отзовутся его слова в душе Анди. Зная ее, Чаба понимал, что она возненавидела бы его отца и мать, а это было бы самым ужасным и все испортило бы. Он смотрел на покрасневшее лицо девушки, на ее блестевшие от выпитого вина глаза. Погладив ее руку, он поднес ее к своим губам и поцеловал. Анди не всегда бывала такой послушной, как сейчас. Она умела и быть строптивой. Унижения она переносит мучительно. Такой уж у нее характер. Возможно, он ее за это и любит.
Наполнив бокал девушки шампанским, Чаба сказал:
— Я хочу выпить за то, чтобы мы всегда так любили друг друга, как сейчас.
Оба выпили.
— Достаточно, — остановила его девушка. — Шампанское ударило мне в голову. Боже мой, вот если бы это увидел наш директор!
— Что такое?..
— Что я пью шампанское в обществе любовника. Правда, теперь это уже неважно. Папа сказал, что он запишет меня к Эржебет Силади. Это хорошее заведение.
— Очень хорошее, — кивнул юноша. — Я тебя прошу, никогда больше не говори, что ты моя любовница.
Андреа всегда была откровенной — такой ее воспитал отец, однако были вещи, о которых она предпочитала не говорить вообще. Алкогольные напитки она не любила и почти не пила, сейчас же, выпив коньяку, крепкого вина и шампанского, она захмелела. Пьяной она не была, а именно захмелела, однако хмель принес ей не радостное ощущение, а желание нарушить умное молчание. Ее любовь была противоречивой. Она любила Чабу самозабвенно, с легким налетом романтики и в то же время с холодной рассудочностью. И эта рассудочность проявлялась отнюдь не в том, что в интимные минуты она ограничивала Чабу, сдерживала его словами: «Но ничего больше...» Нет, совсем нет. Она хотела любить открыто, с полной отдачей, а если это не всегда удавалось, то объяснялось лишь ее неопытностью. Она совершенно здраво оценивала свое положение, и в этом ей помогал отец, который с детских лет внушал дочери, что жизнь — это не сказки, которые, как правило, рождаются у человека от желания помечтать. И сочиняют сказки не сказочные короли, а самые обыкновенные люди.
— Ты хочешь, чтобы я не называла себя твоей любовницей? — спросила она, обращаясь к Чабе.
Юноша взял ее руку и попросил:
— Я хотел бы, чтобы ты больше не говорила этого.
Девушка не отняла руки, лишь слегка покачала головой.
— Вчера вечером я долго разговаривала с отцом. Ты же знаешь, что мы любим беседовать с ним. Вот я ему все и рассказала о нас.
— Все?
Девушка кивнула.
— Это, конечно, странно, но разговор как-то зашел, вот я и рассказала. И стыдно даже не было сначала. Только потом, когда я поняла, что папу мои слова огорчили.
— Он что-нибудь сказал?
На лице девушки все еще бродила странная улыбка, которая делала его каким-то чужим.
— Сначала он долго молчал, — продолжала она, — а потом сказал: «Словом, ты стала любовницей Чабы? Рано ты начала, Анди, очень рано. Боюсь я за тебя». «Может, позже я и пожалею об этом, — сказала я ему, — но сейчас я очень счастлива. Мы решили пожениться». — Она вынула ладонь из руки юноши и поправила прическу. — Отец сказал, что он не рад этому, хотя и любит тебя, считает порядочным парнем и уверен в том, что ты меня любишь. Но, по его словам, я могу быть только твоей любовницей, а не женой.
— Глупости какие! — с чувством проговорил Чаба. — Не обижайся, но твой отец спятил. Это почему же ты не можешь стать моей женой?
— Потому что жизнь сейчас пошла черт знает какая! Он так и сказал, и тут я с ним полностью согласна. По словам папы, ты напрасно хочешь взять меня в жены, так как дядюшка Аттила на это никогда не согласится. Дело между вами дойдет до скандала и кончится для тебя трагически. Ты еще и сам не знаешь своего отца.
— Я не знаю, а дядюшка Геза, выходит, знает, да?