Последний порог
Шрифт:
«Не узнал он меня, не узнал», — думал мужчина, нервно потирая руки.
Однако он ошибался, так как Эккер сразу же узнал Эрнста Хокера, но один из способов его общения с людьми в том и заключался, чтобы создать впечатление, будто стоящий перед ним человек для него не интересен.
— Вы меня не узнаете? — спросил мужчина, испуганно тараща глаза. — Я — ассистент Эрнст Хокер. — И тут же для верности добавил: — Из института патологической анатомии.
Эккер нахмурился:
— Хокер... Хокер... Что-то знакомое... Во всяком случае,
Хокер закивал, отчего его двойной подбородок совсем закрыл узел галстука.
— Вы должны меня помнить, господин профессор.
Вдруг лицо Эккера неожиданно просветлело, он наигранно улыбнулся, а затем восторженно произнес:
— Да-да, как же, как же... Мюнхен. Группа «Белая роза».
— Да, господин профессор.
— Студент-медик Ганс Шолль и его сестра Софи Шолль, философ...
По-видимому, упоминание имен брата и сестры Шолль произвело на мужчину нехорошее впечатление, так как улыбку с его лица смыла какая-то кислая гримаса.
— А Милан Радович...
— Радович... Это самое большое разочарование в моей жизни. Я рад, дорогой друг, что вы навестили меня. Очень рад. Расскажите о себе. Как вы живете? Как идет работа?..
— Разрешите мне закурить?
Эккер юрко соскользнул к столу и подвинул Хокеру массивную серебряную сигаретницу. Однако ни его доброта, ни предупредительность не могли замаскировать его истинного лица. Но Хокер по-прежнему им восхищался.
— Господин профессор, я никогда не забуду, как вы спасли жизнь мне и честь моим родителям. Я до самой смерти обязан вам.
— Ну что вы, дорогой, — разыгрывал из себя скромника Эккер, — я сделал только то, что входило в мои обязанности.
— Нет-нет, господин профессор, — запротестовал Хокер, на глазах у него появились слезы. — Вы лично рисковали ради меня своей свободой и честью.
— Не преувеличивайте мою роль, молодой человек, — сказал профессор. — Вы же знаете, что я и другим помогал, не только вам.
...Восемь лет назад Эккер поклялся, что он живым или же мертвым схватит Милана Радовича. Он предполагал, что Гейдрих не доверяет ему. Узнав об исчезновении Радовича, Эккер внимательно изучил все донесения о нем и проанализировал их, обнаружив множество противоречий. Дело о побеге Радовича было поручено специальной группе, а самому Эккеру было запрещено официально заниматься им. Все это свидетельствовало о том, что тут не обошлось без вмешательства Гейдриха. Несколько дней Эккер никак не мог установить, кто же именно отдал приказ о перевозке Радовича в Ораниенбург, но затем установил и это.
Однажды вечером к нему явился Вебер. Разговор происходил в кабинете директора института философии. Эккер сел во вращающееся кресло. Он торопился домой: Эрика уже неделю как жила у него и они собирались весь вечер провести вдвоем.
— Только покороче, дорогой, — попросил он Вебера. —
Вебер, однако, не торопился. Он сел и, поправив складки на брюках, закурил.
— Перевозка Радовича производилась по личному указанию Гейдриха, — сообщил он.
Эккер, стиснув руками подлокотники кресла, тихо свистнул. «Гейдрих... Значит, Рени мне не доверяет? Сначала разрешил его допрашивать, а потом, передумав и не согласовав со мной, действовал за моей спиной? Возможно, что он и сейчас все еще подозревает меня? В свои планы он меня не посвящает, так как не доверяет мне?»
Эккер потер лоб и сказал, обращаясь к Веберу:
— Феликс, дорогой, я всегда был с вами откровенен, так что не обижайтесь на меня за то, что я вам сейчас скажу. Я вас считаю не только своим учеником, самым близким коллегой, но и в какой-то степени даже сыном.
— Господин профессор, я обязательно оправдаю ваше доверие.
— Не будем сентиментальничать, дорогой. — Эккер встал и по привычке заходил взад-вперед по комнате. Он останавливался перед дверью, словно прислушивался к тому, что делается за ней, или же бросал беглый взгляд в окно, словно желая узнать, что же творится на улице. — Мы должны поймать Радовича. Его побег кладет темное пятно и на нас, а смыть его мы можем только тогда, когда схватим Радовича. Обращаю внимание на то, сынок, что об этом не должна знать ни одна душа. Сейчас объясню, почему именно... Мне кажется, что этот побег — дело рук лиц, обладающих большой властью. Однако... — Профессор сделал паузу и, подойдя к Веберу вплотную, продолжал: — Запомните, Феликс, мои слова: эти люди являются противниками фюрера. Если наша акция увенчается успехом, о нем мы доложим самому фюреру.
Вебер был умным малым и не хуже Эккера понимал, что вооруженное нападение на машину не больше и не меньше как легенда. Быстро мчащуюся машину невозможно обстрелять так, чтобы смертельно ранить одного шофера, а сопровождающего Радовича офицера лишь легко в ногу, не говоря уже о том, что машина без водителя обречена на гибель.
— Ваша версия верна, господин профессор, — согласился с Эккером Вебер. — Я полагаю, что машину остановили, и не какие-нибудь гражданские лица, с которыми гестапо и разговаривать-то не станет, а военные в форме СС. Они же убили шофера и ранили офицера. Хотелось бы мне взглянуть на его рану. Во всяком случае, это была грязная работа.
— Если я правильно тебя понял, сынок, — заметил Эккер, — то ты полагаешь, что адъютант Гейдриха всего лишь разыграл нападение, не так ли?
— Думаю, что так оно и было на самом деле. Но с этой стороны они неуязвимы. Полагаю, что нам необходимо детально изучить окружение Радовича. Если мы схватим этого щенка, я гарантирую, что он расколется и заговорит.
Затем они разработали детальный план действий, а когда расстались, Эккер сказал:
— Только спокойно, сынок, безо всякой спешки, так как время работает на нас.