Последний порог
Шрифт:
— Возьмите меня с собой.
— Если это будет возможно. — Отпустив руку девушки, он долго смотрел ей вслед...
— Итак, Радович в Париже, — проговорил Эккер. — Вполне допустимо. Это была ловкая, хитрая работа, дорогой Феликс. Хотите поехать с малышкой в Париж?
— Еще как!
Эккер снова заходил по комнате.
— Ну, к этому мы еще вернемся, а пока вам необходимо выполнить несколько срочных заданий. Будет неплохо, сынок, если вы все себе запишете. — Вебер достал из кармана блокнот и терпеливо ждал. — Соберите материал о прошлом Гезы Берната. Нас особенно интересует, чем занимался этот бравый молодец в девятнадцатом году, во время господства Венгерской коммуны. Думаю, не будет никакого вреда, если мы несколько месяцев послушаем его телефонные разговоры. Возьмите под наблюдение и подполковника генерального штаба Вальтера фон Гуттена.
— А неприятностей потом не будет, господин профессор?
— Положитесь на меня, дорогой Феликс. Я за это отвечаю. Распорядитесь, чтобы наши венгерские друзья держали в поле зрения Чабу Хайду, однако делать это нужно осторожно, чтобы об этом не узнал генерал. Возможно, лучше всего, если они будут следить за Андреа Бернат. Вы пока поддерживайте связь с Моникой Фишер. Матушку Элизабет Майснер нужно освободить и по-умному допросить, поинтересовавшись друзьями ее дочери. В Париж же поехать нужно обязательно. Обещаю, что поедете именно вы, сынок, и не исключено, что вместе с девицей, но я этого пока еще не знаю.
Однако Моника не стала любовницей Вебера, а лишь его хорошим другом. Она познакомилась со студентом-медиком Эрнстом Хокером. С годами ее дружба с Вебером ослабла. Моника начала пить, почему-то стала недоверчивой, но связь с Хокером поддерживала. От него она впервые услышала об антифашистской группе «Белая роза».
Эккеру удалось внедрить в студенческую организацию Мюнхена своих людей, однако агенты Мюллера «разоблачили» их. Они знали, что осторожный медик не являлся членом этой организации, а всего лишь знал об ее деятельности. В ходе расследования арестовали, однако, и его вместе с родителями. Но Эккер уже заранее договорился с Мюллером, что толстого медика тот передаст ему. Отец молодого человека являлся советником по делам здравоохранения. Эккер отнюдь не преследовал цели уничтожить всю семью Хокера. Он видел, как говорят, на двадцать ходов вперед. Он знал, а точнее, чувствовал, что путь к Радовичу ведет через семью Хокер, где ему и следовало раскинуть свои сети, и разработал очень хитрый план.
После того как Хокер был арестован, его не допрашивали, а посадили в камеру с учителем, которого приговорили к смертной казни за то, что он не доложил о существовании подпольной организации. Так доктор узнал, какая судьба ждет его самого. А спустя несколько дней ему пришлось собственными глазами наблюдать за всей процедурой казни. Нервы у Хокера не выдержали. У него перед глазами лежали топор палача и отрубленная голова. Ему дали понять, что то же самое ждет его самого и его родителей. Вскоре Эккер решил, что настало время вмешаться в это дело и ему. Он и на этот раз воспользовался проверенным способом: сделал «признание» в пользу Эрнста Хокера и поручился за него. Когда же молодого человека выпустили на свободу, Эккер сказал ему следующее:
— Дорогой Хокер, в скором времени арестуют не только ваших родителей, но и меня. Ведите себя как подобает настоящему немецкому патриоту. Я бы не хотел разочароваться в вас.
После этих слов слезами благодарности заплакал не только Эрнст, но и его родители. Сами о том не догадываясь, они стали агентами гестапо.
Однако достоверных известий о Радовиче все еще не поступало. Журналист жил и работал, так как его имя постоянно упоминалось в агентурных сводках. Но Эккер все еще верил в свой план. «По своим политическим убеждениям, — думал он, — Радович честный человек и потому не может не дать знать своим близким о том, где он находится»...
— Ну, мой друг, что нового? — спросил Эккер, глядя на молодого человека.
— Господин профессор, — начал тот тихо, — я хотел бы попросить у вас совета. Весной вы рекомендовали мне стать настоящим патриотом. Но я им не стал, господин профессор. Вот уже полгода, как нашу квартиру разбомбили, и с тех пор я живу у Моники Фишер.
— Я об этом не знал, — солгал Эккер. — Как здоровье Моники?
— Хорошо. Она работает сестрой милосердия в госпитале. Она хотя и моя невеста, но до сих пор все еще влюблена в Милана. Сейчас я узнал от нее, что прошлой зимой она даже встречалась с Радовичем.
— Где?
— В Берлине. Это была случайная встреча. Вчера же Моника получила письмо, но не по почте, а через мальчика, которому письмо передал неизвестный мужчина.
Эккер приложил огромные усилия, чтобы сдержаться.
— И вам известно, о чем он писал в этом письме?
— Письмо было переслано из Венгрии. В нем что-то говорилось и о Радовиче, так как Моника сразу же почувствовала себя лучше. Мне же она только сказала: «Слава богу, Милан жив». Письмо она сожгла. Господин профессор, скажите, что мне делать. Заявить в гестапо? Но если я это сделаю, Монику арестуют, и я никогда не смогу простить себе этого. Если же я не заявлю, а им станет известно: об этом, тогда арестуют меня. — Испуганный и растерянный, он посмотрел на Эккера: — Я сделаю то, что вы мне посоветуете.
Эккер решил сначала основательно все продумать и оценить положение.
— Пока об этом никому ни слова, — сказал он. — Никому, понятно? А завтра вечером зайдете ко мне, и тогда я вам скажу, как следует поступить. И не надо волноваться.
— Спасибо, господин профессор, большое вам спасибо.
После ухода Хокера профессор инстинктивно почувствовал, что напал на след Радовича. Он понимал, что, оказавшись в Германии, Милан не упустит случая появиться на виду у Моники. Настоящие влюбленные и спустя годы встречаются друг с другом, их тянет на эту встречу, как убийцу на место преступления.
Эрика, заметив хорошее настроение профессора, обрадовалась, но не спросила о причине. Несмотря на разницу в тридцать лет, она любила этого мужчину.
Она смотрела на худощавую фигуру Эккера с непропорционально большой головой. В прошлое воскресенье Эрика одна ходила в церковь, так как профессор был занят. Господин священник Крафт долго говорил с ней о ее любви, которую он назвал божьим даром. Эрика призналась святому отцу, что она по-настоящему любит Эккера и, сколько бы ни сплетничали о ней некоторые, останется верной профессору.
— Что можно любить, девочка, в этом старом грибе? — спросила Эрику по дороге из церкви вдова Вальтер, торговка зеленью с лицом вороны.
Эрика лишь молча пожала плечами. Разумеется, она могла бы рассказать о мужских достоинствах Эккера, о его доброте, внимательности. Но стоило ли? Настоящее счастье любви она впервые почувствовала в объятиях Витмана, о котором часто вспоминала, хотя и не смела признаться в этом Эккеру. Иногда ночью она просыпалась в слезах, понимая, что видела во сне Пауля, который умолял ее не приходить к нему в мастерскую, но она все же шла туда, так как знала, что любит его и сделает счастливым. С тех пор она часто думала о том, что своей любовью убила Пауля.