Последний порог
Шрифт:
— На Бакача?
— Да, которого я только что штопал; Если он харкает кровью, сообщи мне. — Он еще что-то хотел добавить, но пробормотал нечто непонятное и сразу же заснул.
Андреа с любовью смотрела на осунувшееся лицо Чабы, на его широкую, ровно вздымающуюся грудь. Докурив сигарету Чабы, она бесшумно подошла к открытому окну и выглянула в густой сад.
Закрыв окно, она задернула шторы, а затем тихонько вышла из комнаты. Подозвав к себе низенькую рыжеволосую старшую сестру, Андреа попросила ее не будить доктора Хайду, что бы ни произошло.
Бакач лежал в двадцать третьей палате, где кроме него
Вновь поступивший больной еще не очнулся от уколов снотворного, но дышал ровно. Голова у него была забинтована, оставили лишь небольшие отверстия для глаз, носа и рта.
Андреа тихо поздоровалась с тремя уже знакомыми ей ранеными, поинтересовалась, как они себя чувствуют, получают ли письма из дома, есть ли у них какие-либо пожелания.
— Мне бы хотелось в полном здравии вернуться домой, — ответил черноусый Хайдоци, которого оперировали несколько недель назад, вынув у него из живота пулю.
— Придется еще немножко подождать, — сказала Андреа, — а вот господин Шими уже на следующей неделе поедет домой.
— Это точно? — спросил бывший учитель.
— Думаю, что да. — Андреа повернулась к сестре, которая ее сопровождала, и попросила: — Дайте мне историю болезни. — Присев на край постели Бакача, она быстро пробежала глазами его данные: «Шандор Бакач, капитан запаса. 38 лет, инженер. Женат. Двое детей. Католик. Семья проживает в Мишкольце».
— Хороший он человек, — заметил Матраи, левый глаз которого был забинтован — в него попал осколок мины.
— Вы знакомы? — спросила Андре а.
— Весной нам вместе вручали Signum Laudis, — тихо ответил тот, скрестив на груди исхудавшие руки. — Великолепный вояка! Под Коротояком командовал штрафным батальоном, состоявшим из одних политических. При прорыве все там и полегли. В январе это было. Однако охранников Бакач вывел целехонькими.
Андреа нахмурила брови, ресницы ее нервно вздрогнули. Взяв руку капитана, она проверила пульс.
— Тогда почему же он и остальных не вывел? — с любопытством спросила она.
— Это штрафников-то? — Уцелевший глаз Матраи стал большим. — Вам, доктор, не хватает только штрафников?
Записав показания частоты пульса в историю болезни, доктор посмотрела на поручика:
— Не в этом дело. О том, кого мне не хватает, поговорим как-нибудь в другой раз. Мне показались странными слова господина поручика. Разве не удивительно, что командир выводит из боя только одну охрану, а весь батальон кладет на месте? И он еще оказывается великолепным воякой.
— Да, великолепным, — тихо вымолвил поручик. — А батальон он и не собирался выводить...
— Может, он получил приказ об их ликвидации, — вмешался в разговор Замчек. — В наших взводах гитлеровцы всех до единого штрафников постреляли.
— Бакач погнал их на минное поле, — пояснил Матраи. — А кто не пошел, тех расстреляли.
И хотя Андреа считала себя уже закаленным человеком, насмотревшись
Андреа встала и, не произнеся больше ни слова, вышла из палаты. Старшая сестра последовала за ней. В прохладном коридоре не было ни души.
— Магдалена, назначьте к Бакачу дежурную сиделку, — распорядилась Андреа. — Если заметите кровоизлияние, сообщите мне. Я буду в дежурной.
Закурив сигарету, она бегло просмотрела сообщения сестер, отдала несколько распоряжений, а мысли ее все время вертелись вокруг Бакача. Что же это за человек, который бессмысленно бросает батальон на верную гибель? Да, но это батальон политических преступников. Штрафников. Однако вряд ли он сам верит в то, что всех их приговорили к уничтожению на минном поле.
В дверь постучали. В комнату вошел Миклош Пустаи, которого Андреа даже не сразу узнала. Она не встречалась с ним уже несколько недель, а теперь заметила, что инженер очень бледный и какой-то нервный.
— Целую ручки, — проговорил он. — Не сердись, что я ворвался к тебе. Где Чаба?
— Спит в своем кабинете. Надеюсь, ты не заставишь будить его: он с раннего утра оперировал. Ночью к нам привезли много раненых после бомбардировки. Садись.
— Вы уже, конечно, слышали? — спросил Пустаи, закуривая.
— А что случилось? — Андреа подошла к окну.
— На Гитлера совершено покушение. В полдень об этом сообщило Лондонское радио. К сожалению, оно оказалось неудачным. Фюрер жив.
— Не удалось?
— Нет, черт бы их побрал! — Пустаи встал и подошел к девушке. — Ты помнишь того молодого человека, из ноги которого ты вынула пулю?
— Помню, — тихо ответила она, хотя все ее мысли были заняты неудавшимся покушением на фюрера. — А что с тем раненым?
— Не знаю, и это меня очень тревожит. Он должен был дать о себе знать еще две недели назад. Боюсь, как бы с ним чего не случилось. — Пустаи немного помолчал в нерешительности. — Андреа, я не хочу впутывать тебя в это дело, но не исключено, что его схватили. Он хоть и крепкий парень, но нужно быть готовой ко всему. А вдруг он на допросах сломается и выдаст тебя?..
— Не говори глупостей... — Андреа охватил страх. — Мне только этого и не хватало.
— Все это пока еще под вопросом, но нужно быть готовой к самому худшему. Тебе, Андреа, следует говорить, что ты лечила дядюшку Тракселя. Если будешь твердо стоять на своем, все будет хорошо.