Последний самурай
Шрифт:
И тогда художник решил, что раз 40-50 галлонов для них сущий пустяк, то этой пропажи они не заметят. Он зашел в паб неподалеку от бойни, сидел там и ждал И вот около семи вечера из ворот бойни вышел мужчина, и руки у него были испачканы кровью. Художник угостил его выпивкой, выждал удобный момент и заговорил о крови, и работник бойни обещал помочь. Сказал, что посмотрит, что тут можно сделать. У художника имелся небольшой белый фургончик, он использовал его для перевозки полотен. Он подогнал его к заднему выходу, а на следующий день новый его знакомец нашел какой-то благовидный предлог, чтобы задержаться на работе, а потом вышел в переулок через заднюю дверь. Художник захватил с собой пять пластиковых канистр для садового мусора. И мужчина наполнил их кровью. Контейнеры оказались тяжелыми, каждый пришлось нести к машине вдвоем. Мужчина поехал вместе с художником и помог ему занести канистры на второй этаж. Там они наполнили
Художник разложил на полу в мастерской листы бумаги. Такие же листы он разложил и на всем пути от ванной комнаты до мастерской, и на полу в самой ванной — тоже. Затем он вошел в ванную и установил там видеокамеру на штативе. Включил ее и как был, в одежде, влез в ванну. Медленно опустился и сел на дно, ухватившись руками за края. А потом и вовсе вытянулся во весь рост и убрал руки и распрямил ноги. Теперь над красной поверхностью торчала только его голова. Позже он сказал, что когда открыл глаза и огляделся, кровь вовсе не показалась ему такой красной, как он надеялся. Не такой красной, как он ожидал.
Тогда он сел, и кровь стала стекать с его волос по лицу, и он открыл глаза и уставился прямо в камеру.
А потом встал и вышел из ванной. И прошел босиком прямо в мастерскую. На заранее разложенных листах бумаги оставались следы, но и они тоже не слишком впечатляли, потому что большая часть крови уже успела стечь, а та, что осталась, уже почти высохла.
Затем он дождался, пока высохнут листы бумаги, и заменил их новыми. Вернулся в ванную, снял окровавленную одежду и бросил ее на пол, после чего снова залез в ванну. И вся процедура повторилась снова.
Он повторил ее еще несколько раз, пока в ванной не осталась лишь жалкая маленькая лужица. Собрал остатки крови в чашку, поставил ее на край ванны и пустил воду. И наполнил ванну водой до краев, и теперь уже камера запечатлела его окровавленное тело, лежавшее в чистой, прозрачной воде.
Затем он вылез из ванны и снова прошел по листам бумаги и лег на бумагу.
Потом снова пошел в ванную, пустил воду, заполнил ею ванну до краев, снова лежал в ней и повторял эту процедуру несколько раз.
Затем, когда он наконец весь отмылся от крови, снова наполнил ванну водой до краев и вылил в нее чашку крови.
Потом спустил воду и продал первое кровавое полотно за 150 000 фунтов. Называлось оно «Пусть коричневое = красное».
Он и до того был известным художником, поэтому новое произведение было продано за 150 000 фунтов. И любители живописи были заинтригованы и ждали других полотен, с не менее занимательными названиями, и они были проданы еще дороже. Знатоки живописи пришли к единодушному мнению, что наиболее интересными полотнами были именно последние — те, где кровь уже подсохла или же была слегка размыта водой. Впрочем, кое-кто из другого лагеря утверждал, что первые все же круче. И еще всем страшно понравился фотоколлаж ванной, он ушел за 250 000 фунтов, а также инсталляция с видеокамерой. У всех шедевров были весьма оригинальные названия, ни один из них не назывался, допустим, «Кровавая ванна» или же «Никакой это не красный», потому что это было бы слишком примитивно. Позже, давая интервью, художник говорил, что все цвета, что нас окружают, мертвые. Но с кровью это легче увидеть, а потому порой стоит пойти на риск и показаться кому-то банальным, но зато довести свою задачу до логического конца. Чтобы всем все сразу стало ясно. Затем он непременно добавлял, что каждый вспоминает цвет крови, когда видит что-то коричневое, но все тут же забывают о любом другом цвете, даже если видят этот другой цвет. Затем он наполнил ванну синей краской, произвел все уже известные нам процедуры и назвал свой новый шедевр «Пусть синее = синее»
«Пусть синее = синее» показалось знатокам куда более пикантным и вызывающим произведением, нежели «Пусть коричневое = красное», к тому же такого рода полотнами люди охотней украшают свои дома. Эскизы к этому шедевру были проданы за 100 000 фунтов каждый, а некий анонимный американец приобрел все работы за совершенно неслыханную сумму в 750 000 фунтов, и художник стал очень богат.
Как и предполагалось, затем он произвел аналогичные эксперименты и с белым цветом, возможно, оставлял полотно в его первозданном виде, ничего на нем не изображал, а просто давал название. Нетрудно догадаться, что назывался этот очередной шедевр «Пусть белое = белое». Обрушившиеся на него слава и богатство позволяли вытворять, что душе угодно. Нет, конечно, любой на его месте мог сделать то же самое, но все равно, это было бы уже совсем не то. И каждый, даже самый маленький эскиз он продавал по цене никак не меньше 100 000 фунтов. Он был не из тех, кто любит очевидное, и шел к славе и богатству долгие годы. И все эти годы отказывался идти на поводу у критиков и общественного мнения, упорно искал свою дорогу. Он искал цвета и нашел совершенно новый подход к ним. Теперь он был так богат, что мог позволить себе покупать все самое дорогое и лучшее, в том числе и наркотики. Но ограничивался в основном ЛСД, ну и еще кое-какими самыми крутыми штучками в этом роде. И все цвета вокруг вновь оживали. Нет, нельзя сказать, что наркотики мешали ему работать, потому что для создания такого шедевра, как «Пусть белое = белое», работы требовалось всего ничего или даже того меньше. Он поехал в Штаты, и там люди даже придумали расхожую шутку, говорили, что теперь он политически ангажированная персона, поскольку обязательно рано или поздно создаст полотно под названием «Пусть черное = белое». Но вместо этого он увлекся кокаином, утверждая, что ему необходимо увидеть мир и собственные полотна такими, какими видят их люди, не имеющие возможности приобрести его шедевры. И его арестовали, и выдвинули сразу два обвинения — в хранении наркотиков, в подкупе, поскольку он имел неосторожность заявить даме-полицейскому, которая в тот момент оказалась на дежурстве, что она может получить кучу денег, если уничтожит снятые у него отпечатки пальцев и снимок для досье.
Но примечателен не этот факт, а совсем другой. После успеха продажи «Пусть синее = синее» он отослал сувенир моряку. Обмакнул большой палец в синюю краску и оставил отпечаток на клочке грубой оберточной бумаги. Затем взял из вены кубиков пятьдесят крови, макнул в эту кровь перьевую ручку и подписал внизу: «Пусть синее = синее» и отослал моряку вместе с открыткой, где написал следующее: «Ты слишком быстро поднял меня на поверхность». И вот теперь этот клочок бумаги, несмотря на скромные свои размеры, стал настоящим раритетом. Моряку он понравился куда меньше, чем Пикассо «голубого» периода, а потому он продал этот подарок за 100 000 фунтов, купил на эти деньги небольшую яхту, а потом — и батисферу. С тем, чтобы иметь возможность погружаться в синее мерцание, когда ему заблагорассудится.
А художник так больше никогда и не увидел синего цвета.
Сибилла взяла меня с собой, когда ходила смотреть выставленную в галерее «Саут-Бэнк» «Пусть коричневое = красное». Но я тогда был еще слишком мал, чтобы оценить этот шедевр. Затем, в 1995 году, когда мне исполнилось восемь, мы с ней ходили на Серпантин, озеро в Гайд-парке, где в павильоне было выставлено полотно под названием «Пусть синее = синее». Сама Сибилла считала, что «Пусть коричневое = красное» и «Пусть синее = синее» должны стать определяющими и программными художественными произведениями первой половины следующего века, как бы его знамением, и что будущие художники неизбежно станут воспринимать их более снисходительно. Что касается меня, то я отдаю должное мастеру, но не могу сказать, что он принадлежит к числу моих любимых живописцев.
И вот теперь я вспомнил, что художник, должно быть, посылал кого-то к моряку передать эскиз с открыткой. Вспомнил также, как он настаивал, что моряк должен увидеть все сам, собственными глазами. Вспомнил, как он блуждал в белизне Антарктики. И подумал, что если попросить у него денег на путешествие через Анды на муле, он даст.
Некогда мастерская художника располагалась в помещении старого склада, что на причале Батлера, неподалеку от моста Тауэр. Затем тут все кардинально переделали и реконструировали — еще до того, как он стал заколачивать миллионы на продаже цветовых полотен. И он перебрался на старую фабрику рядом с Коммершиэл-роуд, обнаружил там ванну в вагонетке с откидным кузовом, перетащил ее в цех и сам подсоединил к водопроводу. Затем ему удалось продать «Пусть коричневое — красное», а ко времени создания «Пусть синее — синее» цены на недвижимость взлетели до небес, но художника это не остановило. Теперь он был достаточно богат, чтобы приобрести в собственность уже целый склад на Брик-Лейн, который должны были реконструировать. Именно там и обитал художник, когда бывал в Лондоне, хотя большую часть времени все же проводил в Нью-Йорке. Иногда летал в Южную Африку или Полинезию, но толку от этих поездок было мало.
И вот я вычитал в газете, что он вернулся в Лондон, на ретроспективный показ своих произведений, который должен был состояться в галерее «Уайтчепел-Арт».
Я сел в метро, доехал по кольцевой до Ливерпуль-стрит и вышел на улицу.
Сперва пошел на выставку, чтобы сориентироваться на месте. Вход там оказался платный, видимо, этот факт был призван подчеркнуть значимость самого события, а также являлся доказательством того, как быстро все меняется в мире искусств. Когда художнику было за двадцать, он считался всего лишь многообещающим, подающим определенные надежды живописцем. Но, сотворив в двадцать семь лет полотно «Пусть коричневое = красное», тут же поднялся на совсем другой уровень, и карьера его с тех пор все время шла по восходящей. И теперь уже устраивали ретроспективные показы его полотен и даже сравнивали его с Ивом Клайном.