Последний шанс
Шрифт:
Она по-народному мудро восприняла весть о смерти Тюльпанова. Не стенала, не голосила, лишь глубоко сожалела о случившемся.
Двор травматологической больницы утопал в зелени. Они выбрали ближнюю лавочку и присели.
— Матрена Ивановна, когда вас посетил Кузьма Иванович? — спросил Иван Иванович.
— Катюша ушла на работу, как всегда, к восьми. У них там неприятность, исчезли учетные карточки четырнадцатого участка, милиция приехала. К девяти ушел наш академик. Вскоре позвонил Кузьма Иванович. Говорит, Екатерина Ильинична просила осмотреть машину, мол, давно не проверял.
— Так и сказал: «До самой смерти»? — удивился Иван Иванович, пораженный его цинизмом.
— Так и сказал, — подтвердила женщина. — Я его еще отругала: «Типун тебе на язык за такие слова». А он рассмеялся.
— Матрена Ивановна, вы даже не представляете себе, какие важные сведения мне сообщили, — сказал Иван Иванович. — Придется вам съездить со мной в милицию. Там вы повторите свой рассказ, а мы его запишем.
«Чем же была опасна для «троицы» Генералова?» — не выходило из головы у Ивана Ивановича.
Она знала нечто такое, что заставило Кузьмакова пойти на риск. Казалось бы, «святой троице» удалось скрыться. Но нет, Кузьмаков возвращается. И вряд ли по собственной инициативе, ему дали такое задание. Может, Генералова знала, где его искать? Или как-то могла вывести розыск на его след, назвать людей, которые могли указать место пребывания матерого преступника?
Уже по дороге в управление Ивану Ивановичу вдруг пришла в голову мысль: «А может, самым опасным свидетелем для «троицы» был Тюльпанов? Он кого-то из них отвез на северный автовокзал... Если это был не Шурин, а кто-то из «троицы», тогда начисто летят все алиби Алевтины Кузьминичны».
Иван Иванович связался по рации со Строкуном и объяснил ему ситуацию.
— Не могли бы вы, Евгений Павлович, срочно подъехать в управление?
— Буду, — коротко ответил тот.
Они выслушали Матрену Ивановну и записали ее рассказ на магнитофонную пленку. После этого она заспешила в больницу, веря, что Катюше станет легче на операционном столе, если она, Матрена Ивановна, будет находиться где-то рядом.
Когда Матрена Ивановна ушла, Иван Иванович высказал предположение:
— Надо немедленно прочесать весь Донецк.
— Это совершенно бесполезно. Сотворив подлость, Кузьмаков тут же ушел из города. Теперь нам даже неизвестно, в какую сторону и на каком транспорте. Не исключено, что на самолете. Мы же с тобой его нынешней фамилии не знаем.
— Зато у нас есть его фотографии, — горячился Иван Иванович.
— Двадцатилетней давности, — парировал Строкун. Помолчав, заговорил о другом: — ОБХСС изучил приказы по тресту, которые имели отношение к шахте «Три-Новая». Могу тебе уже сказать, где Пряников с Нахлебниковым брали деньги для высокой зарплаты на участке: только по официальным документам шахта давала ежегодно полтора-два миллиона сверхпланового убытка и перерасходовала триста пятьдесят — четыреста тысяч рублей по фонду заработной платы. «Зарплата» — прямиком попадала в руки Пряникова и Нахлебникова.
— Каким образом? — удивился Иван Иванович.
— До этого не додумался бы даже Остап Бендер. Лава длиной в сто девяносто метров, а в маркшейдерском плане пишут сто семьдесят. Это за неделю давало две-три тысячи «сверхпланового» угля. На проходке, наоборот, завышали планы. В наряде штрек двенадцать квадратов, а Лазня со своей бригадой «сговорчивых» гонит девять квадратов. Через два года составляется акт: «штрек задавило горным давлением», и его перекрепляют на девять квадратов. Это значит: поменяли сломанные верхняки, ошкурили кое-где стойки и получили денежку за работу, которой не делали. К тому же какая экономия материалов! По результатам работы — хоть представляй этих «молодцев» к наградам!
— И представляли! — воскликнул Иван Иванович, вспоминая, как легко достался Сане знак Шахтерской славы, полученный благодаря стараниям Пряникова. — Но какой круг лиц причастен к афере! Нормировщики, маркшейдеры, бухгалтерия, ревизоры...
— Бери выше: комбинат и министерство! — уточнил Строкун.
— Ну уж вы скажете: министерство! — усомнился Иван Иванович.
— Конечно, не все министерство в целом, но кто-то же списывал эти миллионные убытки и сотни тысяч перерасхода по фонду зарплаты, — стоял на своем Строкун. — В этом еще разберутся и назовут виновных.
— Как ведет себя Пряников? — поинтересовался Орач.
— Пока никак. С ним еще не беседовали. Готовят сюрприз. Так что ежели у тебя есть к нему какие-то вопросы, выясняй побыстрее, а то за него примется ОБХСС.
— В таком случае я пойду к Тюльпановой, — сказал Иван Иванович.
— Мир да любовь вам с ней. Только помни: Крутояров все еще в санчасти.
Тюльпанова держалась скромно и стеснительно. Появлению Орача обрадовалась.
— Что-то давно вас не было.
— Скучали?
— Если скажу «да», все равно не поверите. В здешних условиях хорошо думается.
— Ну и до чего же вы додумались? — Он не скрывал своей иронии.
Она внимательно посмотрела на него.
— Давайте отложим наш разговор года на три.
— Это вы себе такой срок определили?
— Вы сегодня несправедливый. Куда-то исчезла та доброта, которая роднила вас с Сашей. Что-то произошло?
— Многое, Алевтина Кузьминична, гораздо больше, чем вы себе можете представить. Начнем с того, что я побывал в гостях у Лукерьи Карповны. Спешил, думал, дай предупрежу больную старушку, чтобы не дожидалась любимой доченьки, помирала без нее.
Тюльпанову передернуло от этих слов. Иван Иванович был готов к любому ее выбрыку. Но она лишь сказала:
— Есть святые вещи и понятия. Зачем кощунствовать? Вам, Иван Иванович, это не к лицу.
— Мне, милиционеру, возмущаться «не к лицу», а вот вам — все дозволено.
— Да, я женщина, которую обвиняют, я защищаюсь.
«Актриса», — подумал Иван Иванович. Он уже не верил ни одному ее слову.
Орач молча положил перед ней групповое фото «шараги», на котором Кузьмаков облапил свою Крошку. Затем еще два снимка бывшей «королевы шараги» — во всей ее красоте.