Последний шанс
Шрифт:
— Они классные, — говорю я, хотя нехорошие мысли уже проникли мне в голову.
Они говорят мне, что если я изменю паб, то случится что-то плохое.
— Когда ты планировала начать менять интерьер?
— О, я не знаю. Когда всё соберу.
Я притворяюсь, что рассматриваю таблички, но на самом деле пытаюсь не начать пересчитывать углы фотографий, которые висят сейчас на стенах. Мне не нужно их считать. Я и так уже знаю, что их шестьдесят четыре. Четыре угла у каждой из шестнадцати картин. Там висят десять больших картин, и шесть — поменьше. И только две рамки совпадают по цвету. Десять фотографий изображают корабли, четыре —
Это всего лишь стены. Это всего лишь фотографии. Тебе не нужно их считать. Ничего плохого не случится, если мы кое-что здесь поменяем.
Ты уверен?
Уверен.
Что если ты ошибаешься?
Не ошибаюсь.
Но хотя я и знаю, что мне не нужно их считать, я чувствую, что должен это сделать. Я уверен, что прав, но это не имеет значения, потому что крошечная часть меня переживает, что я могу ошибаться. Я знаю, что мне придётся посидеть и подождать, когда эта нервозность пройдёт, но это не имеет значения, потому что я хочу чувствовать себя лучше прямо сейчас. Я не хочу сорваться из-за каких-то фотографий на глазах у Рэйн, сидящей напротив меня.
Я не хочу их считать. Мне не нужно их считать.
Но я всё равно их считаю.
Глава 10
Пока Рэйн не начала здесь работать, я точно знал, чего ожидать, когда входил в паб. Но всю последнюю неделю января я ловлю себя на том, что каждый раз останавливаюсь у двери, чтобы убедиться в том, что у меня в голове остались лишь хорошие мысли, и только потом захожу внутрь. Потому что я никогда не знаю, что там обнаружу и, по какой-то причине, мой мозг решил, что если я войду внутрь только с хорошими мыслями, то, что бы я ни обнаружил внутри — всё будет в порядке.
Это не имеет смысла. Я это знаю. Но я всё равно говорю себе, что это импульсивное желание связано с моей основательностью во всём, и о нём не стоит переживать.
В этот раз я обнаруживаю Дэйва — одного из стариканов — сидящим у барной стойки с акустической гитарой в руках. Я знал его с детства, но не знал, что в свои двадцать лет он был музыкантом, который даже ездил в туры. До тех пор, пока он не пришёл в паб на наш первый "Музыкальный вторник" со своей гитарой и не рассказал некоторые из своих самых диких историй, которые я никогда раньше не слышал.
Сегодня Рэйн сидит рядом с Дэйвом у барной стойки. Они повернуты лицом друг к другу. Себастьян сидит на коленях у Рэйн, и она машинально гладит его, наблюдая за тем, как играет Дэйв.
Я на мгновение останавливаюсь на другом конце барной стойки и наблюдаю за тем, как Рэйн слушает его. Когда песня заканчивается, Рэйн наклоняется ближе к нему и говорит:
— Не могли бы вы показать мне второй аккорд бриджа10?
— Наша Рэйн собирается стать мировой звездой, — говорю я, хлопая Дэйва по плечу, после чего опускаюсь на пустой барный стул рядом с ним.
Рэйн разражается смехом.
— Боюсь, чтобы стать мировой звездой, одного тамбурина мне будет мало.
Я одариваю её улыбкой.
— Ну, не знаю. Ты как минимум второй лучший музыкант, играющий на ножном тамбурине, из всех тех, что я слышал. Думаю, если ты ещё немного попрактикуешься, ты можешь, в итоге, стать первой.
— А кто на первом месте?
— Его разделили Джози и крошка Джэкки, — говорю я, вспомнив о том, как Нина привела вчера девочек на
И каким-то образом Рэйн очутилась под столом с Джози и Жаклин. Я сидел за ближайшим столом с Ниной и Олли и наблюдал за тем, как Рэйн и девочки сидели, скрестив ноги, и передавали друг другу тамбурин, играя в какую-то игру, правила которой я не очень понял. Обе мои племянницы сели как можно ближе к Рэйн с восторженными лицами, ожидая своей очереди потрясти тамбурин. Я наблюдал за ними в течение пары минут, стараясь не рассмеяться, глядя на то, какими серьёзными выглядели девочки, когда в их руках оказывался тамбурин — лица красные, лобики нахмурены. Рэйн, казалось, воспринимала правила игры так же серьёзно, как и они, но затем я заметил тень улыбки на её губах. После того, как Джози закончила своё энергичное выступление, Рэйн заметила, что я наблюдаю за ней и потеряла самообладание. Я не мог сдержать смех, видя, как ей пришлось прикрыть рот руками, чтобы девочки не заметили её улыбку.
— Тут я не могу с тобой поспорить, — говорит Рэйн. — Эти девочки прирождённые таланты, — она опускает взгляд на гитару Дэйва и вздыхает: — Я так скучаю по музыке.
— А теперь ты, девочка, — говорит Дэйв и протягивает ей гитару. — Сыграй нам что-нибудь.
Когда Рэйн берет у Дэйва гитару и кладет её к себе на колени, её руки сразу же приходят в движение и начинают наигрывать какую-то мелодию, словно музыка это её вторая натура. Она садится чуточку прямее. Её плечи кажутся более расслабленными, чем пару мгновений назад. Она не превратилась в другого человека, но, мне кажется, что сейчас она больше похожа на саму себя. Не то, чтобы я хорошо её знал, учитывая, что я знаком с ней меньше месяца.
Когда Рэйн пытается вернуть Дэйву гитару, он отказывается её взять.
— Если хочешь, можешь её одолжить.
— Я не могу… — говорит она, хотя замечаю, что она ещё крепче схватилась за инструмент.
— Пока ты здесь. Это, конечно, не крутой "Гибсон", но на время сойдёт. У меня есть ещё одна дома.
И прежде, чем Рэйн успевает ответить, я толкаю её в плечо.
— Ты отказываешься от бесплатных вещей лишь один раз, забыла?
Рэйн смотрит на меня, затем на Дэйва, а затем на гитару в своих руках. Мне кажется, что я замечаю слёзы у неё на глазах, но она начинает часто моргать прежде, чем я успеваю в этом убедиться.
— Спасибо, — говорит она. — Правда. Вы не представляете, что это для меня значит.
— О-о, представляю, дорогая, — говорит Дэйв. — У тебя такое лицо…
— Какое лицо?
— Лицо музыканта.
Рэйн ничего не говорит, но её пальцы всё ещё двигаются, играя тихую мелодию, которую я не узнаю. Когда она снова смотрит на меня и на Дэйва, на её лице появляется нежная улыбка.
— Какие-нибудь пожелания?
— Что-нибудь из своего, — говорит Дэйв.
— У меня нет ничего своего, — говорит она.
И когда её щеки окрашивает румянец, она отводит взгляд и опускает глаза на струны, которые вибрируют под её пальцами.
Дэйв смеется.
— Ты совсем не умеешь врать, дорогая.
Рэйн вздыхает. Её пальцы замирают, и я начинаю скучать по её музыке, стоит ей прекратиться. Рэйн скрещивает руки над гитарой и кажется теперь меньше, чем пару секунд назад. Я хочу ткнуть её пальцем в бок, так как знаю, что она особенно боится щекотки в этом месте. Я хочу не дать ей уйти в себя.
— У меня нет ничего достойного, — говорит она.