Последний срок
Шрифт:
– Эй! – закричала журналистка. – Это мое!
Гари начал читать записи. Они были сделаны в виде стенографии, но он заметил несколько раз повторяющуюся группу букв «Мкн» и фразу «часы + ссадины = ключ».
Этого было достаточно, чтобы подтвердить его подозрения.
– Я ухожу, – объявила Гони-Гони, вырвав у него блокнот.
– Не спешите, – ответил Босх. – Посидите, вам обоим придется изменить планы.
– Вы не имеете права указывать мне! – возмутилась журналистка и так порывисто встала, что стул опрокинулся на спинку.
– Не имею, – согласился детектив. – Но в моих руках будущее и карьера вашего приятеля. Если они для вас что-нибудь значат, вы меня выслушаете.
Он выжидающе глядел на нее. Гомез-Гонзмарт, накинула на плечо ремешок от сумки.
– Эмили, – сказал Чу.
– Мне очень жаль, – ответила она. – А теперь простите – пора идти писать материал.
И удалилась, оставив побледневшего как полотно информатора. Чу смотрел ей вслед, пока Босх не вывел его из ступора.
– Чу, ты понимаешь, что наделал?
– Я думал…
– Ты погорел. Спекся. И теперь тебе лучше подумать, как остановить ее. Что конкретно ты ей сказал?
– Сказал… что мы привезли Маккуиллена и попытаемся его расколоть. Но не важно, признается он или нет: если травмы на теле Ирвинга совпадут с формой его часов, он все равно попался.
Разозлившийся Босх едва сдержался, чтобы не накинуться на Чу и не надавать ему подзатыльников.
– Когда ты начал снабжать ее информацией.
– В тот самый день, когда мы начали расследование. Я знал ее раньше. Несколько лет назад она писала статью, и мы с ней встречались. Она всегда нравилась мне.
– И на этой неделе она объявилась, подергала за веревочку, и ты выложил ей все про мое расследование.
Чу в первый раз поднял на Босха глаза.
– Вот здесь, Гарри, ты попал в точку. Твое расследование, а не наше.
– Но зачем, Дэвид? Зачем ты это сделал?
– Ты сам это сделал. И не называй меня Дэвидом. Я вообще удивляюсь, что ты помнишь мое имя.
– Что? Я это сделал? Что ты мелешь?
– Ты, ты. Отстранил меня от всего, ни к чему не допускаешь, отодвинул в сторону. Сам занимаешься расследованием, а меня бросил на другое дело. И не в первый раз – вечная история. Так с напарником не поступают. Если бы ты правильно вел себя со мной, я бы ничего такого не сделал!
Босх заговорил спокойнее. Он заметил, что сидящие за соседними столиками начали коситься на них. Все они были журналистами.
– Мы больше не напарники, – сказал он. – Закончим эти два дела, и подавай заявление о переводе. Мне безразлично, куда ты денешься, – лишь бы не оставался в нашем отделе. А если заартачишься, я всем расскажу, как ты продал напарника и расследование последней вертихвостке. Ты станешь изгоем, тебя не возьмет ни один отдел, разве что служба внутренней безопасности. Будешь смотреть на всех со стороны.
Босх встал и пошел прочь. Чу едва слышно окликнул его, но он не обернулся.
28
Когда он вернулся в комнату для допросов номер один, Маккуиллен сидел, сложив на столе руки. Бывший полицейский, явно не догадываясь, какую роль в их разговоре сыграют часы, бросил взгляд на циферблат и поднял глаза на Гарри.
– Тридцать пять минут. Я думал, вы с лихвой перекроете час, – заметил он.
Босх сел напротив и положил на стол перед собой тонкую зеленую папку.
– Извините, – ответил он. – Надо было кое-кого ввести в курс дел.
– Нет проблем. Я позвонил на работу. Если понадобится, меня заменят на всю ночь.
– Отлично. Полагаю, вам известно, почему вы здесь. Надеюсь, у нас состоится разговор по поводу воскресного вечера. Думаю, чтобы защитить вас и формализовать нашу беседу, я обязан зачитать вам ваши права. Вы приехали сюда добровольно, но в моем обычае сообщать людям, в каком они положении.
– Хотите сказать, что меня подозревают в убийстве?
Босх побарабанил пальцами по папке.
– Я бы так не формулировал. Сначала мне необходимо получить ответы на несколько вопросов, а затем я сделаю выводы.
Босх открыл папку и извлек из нее верхний лист: отказ от гарантируемых конституцией прав. В их числе было право потребовать присутствия адвоката во время допроса. Гарри зачитал документ вслух и попросил Маккуиллена подписать. Подал ему ручку, и бывший коп, а теперь диспетчер таксомоторной компании без колебаний поставил подпись.
– А теперь, – продолжал Босх, – вы готовы сотрудничать и говорить со мной по поводу воскресного вечера?
– До определенного предела.
– И где этот предел?
– Пока не знаю, но мне хорошо известен механизм. Время идет, однако некоторые вещи остаются неизменными. Вы здесь для того, чтобы убедить меня сесть в тюрьму. Я же приехал, понимая, что вы черт-те что вбили себе в голову. И если сумею помочь вам, не намотав при этом свои кишки на ржавый гвоздь, я это сделаю.
Босх откинулся на спинку стула.
– Вы помните меня? Помните мою фамилию?
Маккуиллен кивнул:
– Конечно. Я помню каждого в той специальной комиссии.
– Включая Ирвина Ирвинга?
– Разумеется. Тот, кто наверху, запоминается лучше, чем другие.
– Я был в самом низу, и мое мнение ничего не значило. Не ручаюсь за достоверность, однако считаю, что вас сознательно спалили. Нужно было кем-то пожертвовать, и этим человеком оказались вы.
Маккуиллен сцепил на столе руки.
– Все последующие годы мне было плевать на это. Поэтому, Босх, не старайтесь проявлять ко мне сострадание.