Последний верблюд умер в полдень
Шрифт:
Стены многих больших залов щедро украшали сцены в старинном стиле, изображавшие давно прошедшие сражения и давно умерших сановников, как мужчин, так и женщин. Надписи, сопровождавшие эти картины, были выполнены иероглифическим письмом, знакомым нам по прошлым исследованиям мероитических останков. Рамзес сразу объявил о своем намерении их скопировать — «чтобы привезти дяде Уолтеру». Я всецело поддержала эту мысль: таким образом Рамзес оказывался занят делом и не мог озорничать.
Единственные окна были расположены высоко под крышей, вроде клерестории[102]. Внутренних дверей не было; тканые драпировки и циновки создавали слабую иллюзию уединения.
Особенно тяжёлая портьера закрывала одну из стен в приёмной. Эмерсон ненавязчиво отстранял меня от неё, когда мы
— Я не хочу идти в сад, я хочу пройти через эту дверь — думаю, она окажется за портьерами. Там что — яма, полная ядовитых змей, или замаскированный львиный ров, что ты так решительно настроен мне мешать?
Эмерсон усмехнулся.
— Приятно слышать, что к тебе вернулась прежняя своенравность, моя дорогая. Раз решила — значит, всеми средствами двигаться вперёд! Тебе не понравится то, что ты увидишь, но думаю, что теперь у тебя хватит сил, чтобы справиться с этим.
Он вежливо раздвинул шторы, и я шагнула сквозь них в коридор, стены которого были расписаны сценами битв. Эмерсон следовал за мной. Я прошла по всему длинному коридору к, казалось бы, глухой стене. Слева проход расширялся; после нескольких поворотов и изломов я внезапно оказалась в прихожей, освещённой рядом узких окон, расположенных высоко под балками потолка, и очутилась перед колонной мужчин, застывших в напряжённом внимании. Они, наверное, слышали стук моих сандалий, пока я приближалась, потому что я была уверена, что они не могли стоять в такой неудобной позе всё время.
Моему взору предстала группа красивых мужчин, все довольно молодые, и любой — по крайней мере шести футов высотой. В дополнение к обычному килту каждый воин имел широкий кожаный пояс, поддерживавший кинжал достаточной длины, чтобы назвать его коротким мечом, и щит, чья вершина напоминала готическую арку. Одни держали огромные железные копья и носили своего рода шлемы, выделанные из кожи и плотно прилегающие к головам. Другие были вооружены луками и колчанами, которые щетинились стрелами; их головы были покрыты только узкой полоской плетёной травы с одним-единственным малиновым пером на затылке. Когда я присмотрелась более внимательно, то увидела, что, хотя щиты и были одинаковы по форме, но некоторые покрыты буровато-палевыми шкурами, а другие — у лучников — раскрашены белыми пятнами на красно-коричневом фоне. Держа щиты перед собой, мужчины построили живую стену через всю комнату от одной стороны до другой. И не шелохнулись, когда я подошла к ним. Волей-неволей я остановилась, когда мои глаза оказались на расстоянии дюйма от хорошо сформированного подбородка молодого человека — очевидно, командира. Он продолжал смотреть прямо перед собой.
Я повернулась к Эмерсону, который наблюдал за происходящим, явно развлекаясь.
— Скажи им, чтоб дали мне пройти! — воскликнула я.
— Используй свой зонтик, — предложил Эмерсон. — Я сомневаюсь, что они когда-либо сталкивались с таким страшным оружием, как он.
— Отлично знаешь, что я не взяла его с собой, — рявкнула я. — Что это значит? Мы что, заключённые?
Эмерсон посерьёзнел.
— Ситуация не так проста, Пибоди. Я посчитал, что лучше тебе увидеть всё своими глазами, ибо ты бы настояла на своём в любом случае. Пойдём и поговорим об этом.
Я позволила ему взять меня за руку и повести обратно по коридору.
— Очень умно сооружён, — заметил Эмерсон. — Повороты прохода создают секретность для обитателей и облегчают защиту от атакующих. Это заставляет подозревать, что господствующие классы не полностью удовлетворены лояльностью своих подданных.
— Мне не нужны предположения, выводы и догадки, — сказала я. — Я хочу услышать факты. Как долго ещё ты намерен скрывать их от меня, Эмерсон?
— Идём в сад, Пибоди.
Мы обогнули группку маленьких слуг, отчищавших пол в приёмной песком и водой, и уселись на резной скамейке рядом с бассейном. Лилии и лотос цветущим ковром покрывали его поверхность; листья гигантского лотоса, некоторые — добрых три фута в диаметре, лежали на воде, будто резные нефритовые блюда. Мягкий бриз шептал в ветвях тамариска и персеи[103], которые отбрасывали тень на скамью, а птичий хор создавал некий музыкальный контрапункт[104]. Птицы летали повсюду — воробьи, удоды и множество созданий с блестящими перьями, чьё название я не могла определить. Сад по праву мог называться Зерзура — место маленьких птиц.
— Просто чудесно, правда? — Эмерсон вынул трубку из сумки, висевшей на поясе халата и игравшей роль замены для карманов. Накануне он выкурил весь остававшийся у него табак, но, видимо, даже пустая трубка была лучше, чем ничего. — Некоторые люди могли бы подумать, что им посчастливилось провести остаток своей жизни в таком мире и спокойствии.
— Некоторые, — повторила я.
— Но не ты? Можешь не отвечать, моя дорогая; мы, как всегда, находимся в полном согласии. Не волнуйся: когда решим уйти, то найдем способ выполнить это решение. Я не хотел предпринимать что бы то ни было, пока ты не придёшь в себя. Возможно, нам придётся сражаться за возможность покинуть это место, Пибоди. Я надеюсь, что до этого не дойдёт; но в случае необходимости ты нужна мне рядом, с зонтиком наперевес.
Какая женщина получала более трогательную дань уважения и признательности от супруга? В безмолвной гордости я смотрела на него взглядом, переполненным чувствами.
— Высморкайся, Пибоди, — сказал Эмерсон, предлагая мне невероятно грязную тряпку, которая когда-то была чистым носовым платком.
— Спасибо, возьму свой. — Из кармана собственной сумки я вытащила один из квадратиков ткани, нарезанной по моему приказу для замены утраченных настоящих платков.
— Нам никогда не приходилось оказываться в таком положении, как нынешнее, Пибоди, — Эмерсон продолжал задумчиво посасывать пустую трубку. — До сего дня мы всегда были знакомы с местными обычаями, нравами и привычками людей, с которыми приходилось иметь дело. Основываясь на том малом, что видел и слышал, я разработал несколько теорий по поводу этого места; кажется, здесь наблюдается своеобразная смесь нескольких различных культурных слоёв. Первоначально, как и в североафриканском оазисе Сива[105], здесь мог царить культ бога Амона. Думаю, что некоторые из жрецов, покинувших Египет после Двадцать второй династии[106] перебрались сюда и вдохнули новую жизнь в старые традиции. После падения Мероитического царства Святая Гора стала убежищем для кушитской знати. Существует и третий слой здешних народов — коренные местные жители, которых мы видели в качестве слуг. Добавь ко всем этим факторам результаты изменений, обусловленных течением времени и веками практической изоляции — и в конечном итоге мы столкнёмся с культурой гораздо более чуждой, чем любая, известная нам. Можно выдвигать обоснованные предположения о том, что здесь происходит, но мы ужасно рискуем, если соберёмся действовать на основании подобных догадок. Ты согласна со мной?
— Безусловно, мой дорогой, и я ничуть не намереваюсь критиковать твою лекцию — хорошо обоснованную и чрезвычайно красноречивую — но нет никакой необходимости в подобном разъяснении всех деталей, поскольку я и сама пришла к тем же выводам. Факты, Эмерсон. Дай мне факты!
— Хм, — протянул Эмерсон. — Дело в том, Пибоди, что я не говорил с Тареком наедине с момента нашего появления здесь. Он посещал тебя каждый день, но лишь на несколько минут, и с ним всегда был кто-то рядом. Кроме того, у меня не было настроения для антропологических дискуссий.
— Да, мой дорогой, я понимаю и глубоко ценю твою заботу. Но теперь…
— Тарек не возвращался с тех пор, как ты пришла в сознание, — ответил Эмерсон с некоторым раздражением. — Не мог же я задавать ему вопросы, если он отсутствовал? Я быстро обнаружил, что вооружённые стражники в прихожей отнюдь не намерены дать мне пройти. Но прах их побери, Пибоди, мы не знаем, почему они там. Они могут защищать нас от совершенно неведомых нам опасностей. Позволь напомнить тебе, что титул Тарека — сын короля. Он не король. Мы не видели самого короля — или королеву. Королевы Мероэ, помнится, обладали значительной политической властью. То же самое может существовать и здесь.