Последний верблюд умер в полдень
Шрифт:
— Это было бы великолепно! — воскликнула я. — Какой пример…
— Проклятье, Пибоди, это именно то, чего я боялся — ты уже начала делать поспешные выводы. Вот моё мнение: до тех пор, пока мы не знаем, кто здесь управляет, и что они думают о непрошеных гостях вроде нас, следует соблюдать осторожность.
— Ну, конечно, Эмерсон. А вот моё мнение: настало время предпринять меры, чтобы выяснить это. Я полностью выздоровела и готова занять место рядом с тобой, которое ты так любезно предложил мне.
— Да уж вижу, — отозвался Эмерсон, но без того энтузиазма, которого я ожидала. — Ладно, начнём. Первый шаг — добиться беседы с Тареком. Как ты думаешь — вездесущая колонна, запелёнутая в белое,
* * *
Аменит дала понять, что передавать послания — ниже её достоинства, но снизошла до обещания найти кого-нибудь, кто согласился бы стать гонцом. Она признала, что я больше не нуждаюсь в её медицинской помощи. Но это не возымело эффекта, на который Эмерсон (и я) надеялись: когда я сообщила — настолько тактично, насколько позволило моё по-прежнему ограниченное владение языком — что в её услугах больше нет необходимости, она сделала вид, что не понимает.
Мы сделали шаг; оставалось только ждать ответа. После обеда мы удалились для краткого отдыха, как это принято в жарких странах. И уже не впервые меня охватила жалость из-за утраты моей маленькой библиотеки. Я точно так же не могла думать о путешествии без брюк, как и без книг — дешёвых изданий в бумажной обложке, моих любимых романов и философских работ. В свободное время я предпочитала отдыхать за чтением, а бьющее через край здоровье избавляло от необходимости дополнительного сна. Книги, конечно, оказались в числе ненужных предметов роскоши, выброшенных после мятежа, устроенного нашими слугами. От нечего делать, я заснула и проспала несколько часов. Когда я проснулась, то пошла в приёмную, где увидела, как Рамзес с Эмерсоном изучают язык.
— Нет, нет, папа, — говорил Рамзес невыносимо покровительственным тоном. — «Повелеваю» — abadamu, не abadmunt.
— Ха! — отреагировал Эмерсон. — Привет, Пибоди. Ты хорошо отдохнула?
— Да, спасибо. Есть какие-нибудь вести от Тарека?
— Очевидно, нет. Я ничего не могу добиться от этой жалкой девчонки. Она извивается, что-то бурчит и убегает прочь, стоит с ней заговорить.
— И тем не менее, похоже, мы готовимся к приёму гостей, — заметила я, садясь рядом с ним.
— Почему ты так считаешь?
Я показала на Аменит, которая металась по комнате, будто блоха на сковородке. Медсестра из моей старой северной страны сказала бы, что её руки летают, управляя слугами.
— Я никогда ещё не видела, чтобы она двигалась так резво. В комнате и так было безупречно чисто (как, впрочем, и всегда), но она приказала вымыть её заново, а теперь слуги носят лёгкие столики и кресла. Узнаю поведение взволнованной хозяйки.
— Уверен, что так и есть, Пибоди. — С очевидным вздохом облегчения Эмерсон отложил записи в сторону и встал. — Я кое-что изменил к лучшему. Эти свободные одежды вполне удобны, но в юбке я себя чувствую крайне неловко.
Я чувствовала то же самое. И поспешила облачиться не только в брюки, но и в пояс. Экипировавшись подобным образом и имея зонтик под рукой, я чувствовала, что готова ко всему, что бы нас ни ожидало.
Очень удачно, что я заметила поведение Аменит, благо другого предупреждения не было. Занавески на входе внезапно отдёрнулись. На этот раз окружение Тарека было более обширным и впечатляющим — шестеро солдат вместо двух и четыре дамы под вуалями. За ними следовало много мужчин, все богато одетые, и несколько молодых женщин, практически раздетых. (Несколько ленточек из бисера, пусть даже на стратегически важных местах, на мой взгляд, одеждой не являются.)
Эти девицы несли музыкальные инструменты — маленькие арфы, трубы, барабаны — на которых, войдя, и начали играть, с энтузиазмом, пусть и не очень благозвучно. Вошедшие рассыпались в ряд, будто раскрывшийся веер, и встали по обе стороны двери. Всё замерло; спустя некоторое время вошёл Тарек — и его близнец.
Оба были почти одного роста и одинаково одеты; но следующий взгляд дал мне понять, что сходство не было столь точным, как мне показалось вначале. Второй был несколько ниже и гораздо крепче, с почти такими же массивными плечами, как и у моего грозного супруга. По западным стандартам (которые являются, смею напомнить читателю, столь же произвольными, как и в любой другой культуре) он был даже красивее, чем Тарек, с мелкими точёными чертами лица и нежным, почти женственным ртом. Тем не менее, в нём было что-то отталкивающее. Поведение Тарека отличалось достоинством истинного дворянина; другой человек вёл себя с высокомерием тирана.
(Эмерсон считает, что я переосмысливаю свою реакцию в свете последующих событий. Но я остаюсь при своём мнении.)
Через некоторое время один из придворных шагнул вперёд. Это был Муртек, старый Верховный жрец Исиды. Откашлявшись, он заговорил звучным голосом:
— Сэр и мадам! И почтенный маленький сын! Перед вами два царских сына, два Гора[107], несущие лук, уничтожающий врагов Его Величества, защитники Осириса: принц Тарекенидаль Мерасет, сын царской жены Шанакдахети, и его брат, принц Настасен Немарех, сын царской жены Аманишахети.
Его удовольствие от того, что такое длинное обращение удалось произнести, как он считал, с полным успехом, проявилось в широкой беззубой улыбке. Это, безусловно, была замечательная речь, переполненная интригующим подтекстом, но, боюсь, я была слишком занята попытками сохранить серьёзность, чтобы целиком оценить эту фразу или ответить в том же духе.
Эмерсон утверждает, что всегда ориентируется в происходящем лучше, чем я. В любом случае именно он был тем, кому надлежало ответить, тем более, что никогда не лез за словом в карман.
— Ваш Королевские Высочества, господа и — э-э — дамы. Позвольте мне представиться. Профессор Рэдклифф Арчибальд Эмерсон, магистр гуманитарных наук Оксфорда[108], член Королевского общества, член Королевского географического общества, член Американского философского общества. Моя высокочтимая старшая жена, леди доктор Амелия Пибоди Эмерсон, и так далее, и так далее, и так далее. Благородный юноша, наследник своего отца, рождённый старшей женой, Уолтер Рамзес Пибоди Эмерсон.
Сияя, старый джентльмен приступил к представлению всех прочих. Потребовалось довольно много времени, так как каждый из них обладал множеством впечатляющих титулов — жрецы и пророки, придворные и знать, хранители веера и носители сандалий Его Величества. Их имена не имеют никакого отношения к нашей повести, за исключением одного — Песакера, царского визиря и Верховного жреца Аминреха[109]. Все наши гости были в богатом убранстве, сияя золотом с головы до пят, а Песакер к тому же ещё и лязгал браслетами, нарукавными кольцами, крупными пекторалями[110] и широким драгоценным ожерельем. Его изысканно украшенные волосы были, очевидно, париком; тугие маленькие чёрные кудряшки нелепо обрамляли обветренное, хмурое лицо. Я заподозрила, что он — кровный родственник обоих принцев, ибо его черты представляли из себя более взрослую и жёсткую версию их лиц.