Последний выстрел. Встречи в Буране
Шрифт:
Утром в больницу примчался Иван Петрович и бодро спросил:
— Ну, как он тут?
— Спит, — ответила Фиалковская.
— Ну вот, я же говорил — пройдет, я же говорил: полежи чуток — и как рукой снимет. Вы, Лидия Николаевна, поскорее выписывайте его, — попросил председатель.
— Копылов долго пролежит.
— Да зачем же лежать в такое время? Зима придет — отлежимся!
— Операцию сделали.
— Операцию? — удивился Иван Петрович, а в его глазах можно было прочесть: к этим докторам только попадись, оторвут зря от работы...
Со слезами прибежала Наталья Копылова.
— Лидия Николаевна, да что же это, да как же мой сыночек-то?
— Все
— Да где ж там хорошо, — тревожилась мать. Она чуть успокоилась только после того, как Фиалковская провела ее в палату и показала спящего сына. Лишь врач, который был на операции, мог бы сразу определить, что парень еще очень плох и слаб. Но мать, увидев разрумянившееся лицо сына, улыбнулась и стала спрашивать, что можно приносить ему, долго ли он пролежит в больнице.
— Приносите, что хотите, долго Федора не задержим, — слукавила Фиалковская, хотя знала, что в первые дни больному нужна строгая диета и пролежит он долго.
В больницу пришел Синецкий, озабоченный, сердитый.
— Да как же Иван Петрович мог допустить такое? Почему сразу не оставил Федора в больнице?
— Как будто ты не знаешь нашего председателя. Он и сейчас готов стащить парня с постели — давай работай!
Синецкий поежился от этих слов, чувствуя свою косвенную вину.
— Хорошо, что Михаил Петрович оказался рядом, — сказал он. — Вот видишь, Лидочка, оказывается и в поповском доме можно кое-что сотворить, если за дело берется настоящий мастер.
— Знаешь, Виктор, — разозлилась Фиалковская, — положить бы тебя самого на такую операцию!..
И все же, уязвленная намеком Синецкого, Лидия Николаевна задумалась: а много ли ты сделала для того, чтобы эта больница стала настоящей больницей? Кажется, мало, непозволительно мало. Уедешь и даже пристройки не оставишь после себя... И нужно ли уезжать отсюда? Что ждет тебя в городе? Мама, дочь, двенадцатиметровая комнатка с печным отоплением и, наверное, работа во второй городской больнице ординатором кожного отделения. А тебя совсем не интересуют кожные болезни... Прошлой ночью в крохотной перевязочной ты была свидетельницей, как Михаил Петрович оперировал, как вырывал парня из лап смерти... Нет, нет, это не громкие слова, и ты знаешь, что если бы не было рядом его, ты оказалась бы бессильной. А почему? Не потому ли, что ты «отрабатывала»? Кто тебе, например, мешает брать в руки скальпель? Знаний мало? Опыта мало? А ты хоть один раз побывала у доктора Светова на операции? Нет, не бывала, не училась, ты возила к нему больных и только... Ты вот всем жалуешься — теснота, теснота... А почему бы тебе не наступить на горло председателю колхоза, секретарю парткома и не потребовать: стройте, такие-сякие, настоящую больницу! Стройте, иначе в район поеду, в область, в Москву. И надо ехать, требовать... Ты этого не делала... Нет, нет, работала ты честно, но не горела, не дралась... И о тебе, наверное, не скажут: «Сгорая, светила другим»...
Положив подбородок на сплетенные пальцы, Лидия Николаевна сидела в своем кабинетике, чувствуя, как стены, потолок с подтеком давят на нее, и, кажется, впервые мысли раздвоились, и она не знала, что делать: уезжать из Бурана или оставаться здесь навсегда.
...Михаил Петрович спал на полу, подложив под голову ее старенькое пальтишко и подстелив коврик. Беззвучно смеясь, Фиалковская любовалась им, и ей хотелось присесть на корточки, отбросить с его лба русую прядь волос, погладить по голове, поцеловать в теплую щеку, подхватить его на руки и перенести на кровать, как часто переносила, бывало, дочурку. Она чувствовала, что сердце ее переполняется
Михаил Петрович проснулся и спросил сразу:
— Как он?
— По-моему, все идет нормально. Температура немного упала... Почему же вы спите на полу? Я разберу постель...
— Нет, нет, — отказался он и покраснел от смущения. — Теперь вы ложитесь, а я схожу к Федору...
— Мне спать не хочется, я привычная. Давайте лучше пообедаем, мы ведь с вами без завтрака.
Лидия Николаевна, видимо, еще раньше распорядилась, и сейчас Рита внесла миску с душистыми, окутанными влажным парком пельменями.
— Ну, вот, Михаил Петрович, мы с вами еще и вино не допили... Сейчас у нас есть веская причина для того, чтобы выпить. За Федора!
— За Федора можно, — согласился он, — и за боевое крещение. Вы хорошо ассистировали. Можете стать хирургом.
— Ой, нет, хирурги — народ особенный, — возразила она, и ее улыбчивые глаза как бы добавляли: вы тоже особенный... — У нас профессор любил повторять когда-то в рифму: «Хирургии можно научиться, но хирургом надо родиться»... Как вам наши пельмени?
— Отличное блюдо!
Рита просто цвела от удовольствия, видя, что ее произведение пользуется явным успехом. Она влюбленно поглядывала на Михаила Петровича, вспоминая суматошную прошлую ночь, когда в маленькой перевязочной более двух часов подряд Михаил Петрович и Лидия Николаевна делали операцию. И Рита помогала. Это она бегала за водой, кипятила инструменты... Подружки часто посмеивались над ней: нашла, мол, работу — горшки от больных выносить. Да что они понимают, эти подружки? Разве понять им, как спасали Федора Копылова? А она понимает, она, Рита, не просто санитарка, она — медик, пусть самый маленький, но медик! Знают ли подружки, что без нее, без маленького медика, большие медики просто-напросто работать не смогут? И если она не выдержит конкурс в медицинский институт в следующем году — опять вернется в больницу. Но ей хочется, очень хочется выдержать этот проклятый конкурс... Ох, если бы знали там, с каким желанием она идет в медицинский институт, как ей хочется быть врачом, строгие экзаменаторы, наверное, приняли бы ее без экзаменов...
Рита взглянула на врачей. Они заняты своим разговором, они совершенно забыли о ней, но она не обиделась...
В сумерки подходя к дому, Михаил Петрович увидел стоявших у легковой машины брата и Рогова. Рогов уже держался за ручку дверцы и говорил на прощание:
— Курс, Иван Петрович, такой: раньше всех отрапортуешь — и порядок!
— Постараюсь, Аким Акимович, не подведу.
— Мы на тебя надеемся, — поощрительно сказал Рогов и тут же пожаловался: — Если бы не умники, район уже был бы готов к рапорту. Мешают, путаются под ногами, рассуждают...
— И на моей шее такой же висит, — вклеил Иван Петрович.
— Допустили ошибку... Исправлять надо. Есть мнение перебросить Синецкого в совхоз. Пусть в мастерской с железками возится.
— Правильно, вот это правильно, — обрадовался председатель.
Рогов уехал.
— А ребятишки спрашивают: где дядя Миша, где дядя Миша... Побежали искать на речку...
— А я в больнице... Подбросил ты работку, — хмуро ответил Михаил Петрович.
— Я! А я-то причем? — удивился брат.
— Ты не причем, ты кругом чист, как ангел. Ты, наверное, и не догадываешься, что чуть было не довел до могилы соседа.