Последний выстрел. Встречи в Буране
Шрифт:
Лидия Николаевна достала из-под подушки маленький транзисторный приемник — подарок самой себе к дню рождения — и включила его. Передавали репортаж о футбольном матче. В другое время она, конечно же, послушала бы, а если бы играли куйбышевские «крылышки» (соседи все-таки!), «поболела» бы по-настоящему, а если бы «крылышки» вдобавок выиграли, сплясала бы в пустой своей квартире просто так, для себя... Но сейчас и торопливый голос комментатора, и всплески шума на трибунах раздражали ее.
Выключив приемник, Лидия Николаевна подошла к тумбочке и стала перебирать пластинки, потом
Лидия Николаевна бросилась на постель, уткнулась лицом в подушку и думала, думала о Михаиле Петровиче, воскрешая в памяти каждую встречу, припоминая чуть ли не каждое сказанное им слово...
Раньше она жила в Буране по-другому, зная только работу, книги, кино, радио, пластинки. Частенько приходили к ней гости — Виктор Синецкий с невестой Феней, а после их свадьбы сама стала ходить к Синецким... Все было просто, ясно, спокойно. Она с удовольствием отрывала календарные листки, все более и более приближаясь к тому, заштрихованному красным карандашом. А сегодня, отрывая листок, она не почувствовала прежней радости. Ведь каждый листок — это день, еще один день отпуска Михаила Петровича, а листков остается меньше и меньше...
13
Утром прибежала на дежурство Рита — свежая, румяная, веселая.
— Добрый день, Лидия Николаевна. Вам привет от Михаила Петровича. Он пошел с племянниками на рыбалку во-о-он туда, в луга, сказал, что нынче переловит всех бурановских сазанов.
Фиалковская улыбнулась и подумала: «Пошел на то место, где мы любовались лилиями». Она тут же решила, что после обхода больных сбегает на речку и посмотрит, как он рыбачит.
— Каковы успехи у твоих домашних рыбаков?
— Представьте себе, пришли утром с отличным уловом.
— Вот это кстати. Сходи-ка домой, Рита, принеси рыбы.
В полдень Лидия Николаевна отправилась через луг на речку. Еще издали она увидела ребятишек — и Васю и Толю. Они бегали по лугу за бабочками и кричали так, что, наверное, в селе было слышно. Михаил Петрович сидел на берегу, сосредоточенно следя за поплавками. Она осторожно подошла к нему, остановилась шагах в пяти, затаив дыхание.
Вероятно чувствуя, что сзади кто-то есть, он обернулся и глазам своим не поверил — перед ним стояла Фиалковская в светло-синем платье, с крупными бусами на шее.
— Пришла помочь вам рыбу нести, даже тару прихватила, — улыбалась она, взвешивая на руке сумку.
— Рыбы пока нет, но будет, — задорно отвечал Михаил Петрович.
— Дядя Миша, клюет! Клюет же! — закричал подбежавший Вася.
Поплавок, ныряя, уходил в сторону. Михаил Петрович ухватил удилище, дернул верх и сразу почувствовал, что на крючке сидит крупная сильная рыба. Вот на поверхности воды на какое-то мгновение сверкнула ее золотисто-темная
— Сазан, сазан! Тяните, дядя Миша! — выкрикивал Вася.
Как струна, зазвенела натянутая леска, удилище выгнулось дугой и вдруг лопнуло пополам. Не раздумывая долго, Вася бултыхнулся в реку за обломком удочки и вытащил пустой крючок, разочарованно восклицая:
— Ух ты, сорвался! А какой был сазанище! Во-о-от такой, — и мальчик развел до отказа руки.
Глядя на растерянного доктора и мокрого, возбужденного мальчугана, что стоял на берегу с обломком удочки, Фиалковская засмеялась.
— Эх вы, рыбаки, рыбаки, упустили такую добычу! Ладно уж, не огорчайтесь. У меня рыбалка удачней была. — Лидия Николаевна раскрыла сумку, расстелила на траве газету и стала выкладывать подрумяненные жареные куски рыбы. — Садитесь, рыбаки, да подкрепитесь!
Спору нет, человек из распространенного семейства рыбаков-удильщиков кровно оскорбился бы при виде жареной, не им пойманной рыбы, и есть ее, конечно же, не стал бы, хоть режь его на месте. Удильщики в своем роде народ гордый и щепетильный... Вернувшись, например, домой с рыбалки, удильщик готов щедро раздарить свой улов кому угодно — знакомым, соседям. А попробуй выпросить у него хоть маленькую рыбешку на берегу, когда он со священным трепетом следит за поплавком, — не даст, ни за какие деньги не расстанется с пойманной плотвичкой. Это уж точно! Но доктор и его племянники не принадлежали к этому семейству. Они охотно уписывали чужую рыбу.
Ребятишкам не сиделось. Рыба уже съедена, в сумке у тети-докторши других угощений нет, самая лучшая удочка сломана. Что им делать? И мальчики наперегонки побежали в сторону недалекого села. Им, должно быть, не терпелось поскорей рассказать приятелям о том, какого они сазана видели...
Михаил Петрович и Лидия Николаевна остались на берегу вдвоем. Они сидели молча, смущенные этим неожиданным уединением. Время от времени Фиалковская посматривала через плечо на хорошо видимую больницу.
— Что-то часто вы смотрите на больницу, уж не ждете ли сигнала? — предположил Михаил Петрович.
Она посмотрела ему в глаза, покраснела, с удивлением спросила:
— Откуда вы знаете?
— Мне просто кажется...
— Вы очень наблюдательны, — улыбнулась она. — Я действительно посматриваю на больницу не зря... Если Рита поднимет на шесте белую косынку, значит, я нужна там... Это смешно?
— Наоборот, правильно, больница прежде всего. Я только не понимаю, как вы можете покинуть все это? Вас любят в Буране.
— Полюбят и другого. В мире ничего нет вечного.
— Это понятно... И все-таки.
— Я прошу вас, не нужно об этом.
Михаил Петрович коснулся рукой ее светлых мягких волос. Волосы пахли какими-то незнакомыми ему цветами. Он заглянул в ее голубые глаза, и ему показалось, что глаза тоже пахнут луговыми цветами...
Над прибрежным леском, над полусонной тихой речкой и над луговым раздольем стремительно мчал серебристый самолет.
— Вы посмотрите, Лидия Николаевна, какое совершенство форм у этого небесного красавца, — проговорил Михаил Петрович, следя за самолетом.