Последняя битва

Посняков Андрей

Спустившись к реке, юноша напился воды и, выбравшись обратно на дорогу, решительно зашагал в противоположную сторону. Странная это была дорожка, заброшенная настолько, что местами переходила в самую настоящую трясину. Какие тут деревни рядом? Знаменитые Танненберг и Грюнвальд в стороне от реки, а ближе… ближе… Кажется, Зеевальде. Ну да, Зеевальде. Это даже не деревня – небольшой городок, именно туда и звонил фон Райхенбах. Да, видно, опять придется прибегать к его помощи – вряд ли руководство лагеря оставит просто так, без наказания, столь длительную

отлучку. А вот если позвонить барону… Сам Герхард не помнил, но мать должна была знать его телефон, вот ей на работу и можно сейчас позвонить… из этого, как его… Зеевальде. Или – деревня как-то по-другому именуется…

Дорога постепенно расширилась, стала заметно суше, но все же это еще не было шоссе, и путник прилагал недюжинные усилия, чтобы обойти или перепрыгнуть все встречавшиеся на пути лужи. Солнце поднялось, разогнав наконец тучи. Сразу стало заметно теплее, да и куда как веселее и легче шагалось. В конце-то концов – рассуждал Герхард – не так уж и много теперь осталось. Можно, сказать, почти пришел – явно скоро шоссе.

Ага, вот и первые встречные – неспешно едущая навстречу телега, запряженная неказистым гнедым коньком. Юноша улыбнулся – вот у этих селян как раз и можно будет спросить дорогу – и, весело насвистывая, прибавил шагу.

– Здравствуйте… – начал было он, но тут же осекся, с удивлением разглядев сидевших в телеге людей: возницу, сумрачного рыжебородого крестьянина с угрюмым лицом, одетого в какое-то жуткое, сильно пахнувшее навозом тряпье, и – рядом с ним – еще одного человека, наряженного – именно что наряженного – куда как чище и интереснее – в длинный белый балахон с черным тевтонским крестом. Хм… Интересно. Неужели – это люди из какого-нибудь исторического общества? А ведь очень может быть – скоро очередная годовщина Грюнвальдской битвы. В таком случае следует поприветствовать их согласно средневековым традициям, показать, что и в «Гитлерюгенде» не лыком шиты, кое в чем разбираются.

Герхард откашлялся и с поклоном приложил руку к сердцу:

– Рад приветствовать на пути славных братьев великого ордена Святой Марии Тевтонской!

Сидевшие в телеге переглянулись и воззрились на юношу с таким удивлением, словно бы увидели перед собой ожившую статую.

– Я вижу, вы решили достойно отметить годовщину столь горестной битвы, – между тем продолжал Герхард. – Не заедете ли через недельку к нам, в лагерь «Гитлерюгенд»? О, мы, несомненно, воскресим лучшие традиции славного Тевтонкого ордена!

– Как он чудно говорит, – с ужасным произношением, словно бы набрал в рот сена, буркнул возница. – И сам какой… Смешной. Штаны потерял где-то.

– Говорит-то он чудно, – внимательно оглядывая путника, согласился тот, что в рясе. – Но вот слова произносит правильные, хорошие, я бы сказал, слова. Какого ты рода, о, славный юноша?

Герхард улыбнулся:

– Меня зовут Герхард Майер. Не подскажете, далеко ль до деревни или хотя бы до шоссе?

– До шоссе? – Встречные, такое впечатление, удивились. – Что такое шоссе? И какую деревню ты ищешь, путник?

Впрочем… – Тот, что с крестом вдруг ухмыльнулся. – Садись, подвезем.

– Если вы к мельнице, то мне туда не надо, – разочарованно махнул рукой Герхард. – Мне бы лучше в другую сторону.

– Садись, садись… – Крестоносец вдруг крепко схватил Герхарда за руку, насильно усадив в телегу.

– Э, – запротестовал юноша. – Можно поосторожнее?

– Да, ты чудно говоришь… Откуда ты прибыл?

– Из Кенигсберга. – Юноша пожал плечами.

– Из Кенигсберга? Купец? Воин? Рыцарь? Кто твой отец?

– Мой отец – верный солдат фюрера, – гордо приосанился Герхард. – Он погиб год назад на Восточном фронте. Так вы что, довезете меня до деревни?

– Довезем… Ну и одет ты… И как оказался в лесу?

– Заблудился, – смущенно признался юноша.

Возница подогнал лошадь, сидевший рядом с ним монах – да, именно так Герхард его мысленно обозвал, уж больно было похоже – не отрываясь, косился на юношу. Вот вылупился! Он вообще того, нормальный? Вдруг да ка-ак сейчас набросится…

Герхард как в воду глядел. Накаркал! Переглянувшись с возницей, монах вдруг ухмыльнулся и, толкнув юношу, живо набросился сверху. Отпустив поводья, возница бросился ему помогать, так что вдвоем управились быстро – Герхард и глазом моргнуть не успел, как уже валялся на сене с крепко связанными за спиной руками. Вопил, конечно. Ругался:

– Да как вы смеете?! Я – германский подданный, гражданин рейха! Да я…

– Помолчи, парень, – поморщился монах. – Будешь так орать, стукну тебя по башке дубиной. Усек?

Герхард тут же заткнулся и кивнул. Ну его к черту спорить, еще и в самом деле дадут по башке – с таких психов станется!

– Мы против тебя ничего не имеем, парень. – Монах неожиданно улыбнулся. – Только уж извини, больно ты странно выглядишь.

– А по-моему, так обыкновенно выгляжу. В отличие от некоторых.

– И речь у тебя чудная…

– Кто бы говорил!

– Поэтому мы тебя сначала хорошенько обыщем, а уж потом потолкуем. Вдруг ты шпион?

– Я – шпион? – Герхард от негодования подавился слюною. – Это я-то шпион? Да я…

– Помолчи.

Странный это был обыск! Склонившись, монах ловко обшарил пленника, постучал по груди, по бокам. Заинтересованно потрогал накладные карманы рубашки – словно их первый раз видел.

– Не трудитесь, там всего лишь несколько пфеннигов, – презрительно усмехнулся Герхард. – Да еще личная карточка «Гитлерюгенд».

Не слушая его, монах вытащил из кармана монеты, обрадованно попробовал на зуб – во, псих! – и скривился:

– Медяхи. Тем не менее будет чем расплатиться за овес в замке фон Панена… Так, а это что? Грамота какая-то… Написано, как курица лапой… ничего не поймешь, клянусь Девой Марией Тевтонской. Больше ничего нет… Ага!

Монах наткнулся на перстень, и в маленьких, непонятного цвета, глазах его вспыхнула алчность:

– А вот это получше будет! Золото, изумруд… О, да ты не так прост, парень.